продолжал сражаться с промокшим войлоком. – Видишь, верх я поправил и очаг уберёг: огонь горит – значит, не замёрзнем… А у тебя что? Ты нашёл его?

– Китайца-то? – Сава скинул плащ, стряхивая с него воду, и, ёжась, уселся ближе к огню. – Да, я нашёл этого Гау.

– И что?

– Он стал клясться всеми китайскими богами, что давно не изготавливал и никому не продавал ядов.

Эрих зло фыркнул:

– Ты поверил ему?

– Нет. Потому что татары, которые указали мне, как найти его юрту, рассказали и о том, что именно и за сколько у него можно купить.

– Неужели татары тоже друг друга травят?! – скривился немец.

– Случается, – отвечал Сава. – Особенно среди знати. Когда речь о власти, например. Но чаще они травят крыс, которые губят собранное ими зерно и пакостят в лошадиных стойлах. А Гау этот обычно продаёт свои зелья живущим в Орде иностранцам.

– Например, папским послам?

– Возможно, им тоже.

Фон Раут туже затянул верёвки, которые крепили верхнюю часть шатра, и тоже подсел к очажку – греться.

– Сава, хорошо, что ты нашёл китайца. Хорошо, что сумел его разговорить. Но он наверняка сказал тебе, что ядов медленного действия не делает. Кому они нужны? Соперников в борьбе за власть нужно травить быстро. Крыс – тоже.

– Всё так. – Сава вытянул руки над огнём. – Гау не делает медленных ядов. Но указал мне, кто их делал.

– Ты сказал «делал»? – насторожился Эрих.

Сава кивнул:

– Да, Эрих. Жил здесь один старик-итальянец, тоже – лекарь. Вот он мог сделать всё что угодно, лишь бы хорошо заплатили. И по словам китайца, недавно купил себе новенький, очень дорогой шатёр и двух шестнадцатилетних невольниц.

– И не выдержал их ласк?

– Со стороны именно так и выглядело. Но, возможно, тот, кто его озолотил, опасался, что старик на радостях будет слишком много болтать. Так что спросить о противоядии больше некого!

Эрих покачал головой:

– Тот, кто заказал яд, знает всё о его действии. И о противоядии, если оно существует, тоже.

– И кто заказал? – сжимая зубы, зарычал Сава. – Иудей этот, что шныряет здесь, словно крыса? Ведь он?

На лице немца отразилось некоторое сомнение:

– Возможно, иудей, а возможно, иезуит. Как ни обидно, но иногда мне кажется, что это – одно и то же…

Сава стиснул кулаки, вновь сжал зубы, на этот раз так сильно, что они заскрипели. Потом не без удивления глянул на друга:

– Ого, как ты своих-то!

– Они мне не свои! – огрызнулся Эрих. – И далеко не все католики – иезуиты. А я давным-давно и не католик.

Некоторое время он сидел в задумчивости, потом произнёс:

– Отца Дамиана я видел в последний раз почти двенадцать лет назад. Тогда я уже давно был православным и ни от кого этого не скрывал. Жил в Литве. Меня позвал туда литовский князь Миндовг. Он в то время как раз расстался со своим язычеством, принял православие и очень хотел союза с князем Александром. Зная, что я его друг, пригласил к себе на службу. Правда, я у него долго не продержался: Миндовг очень скоро опять стал союзничать с Ливонским орденом и в конце концов принял католичество.

Сава рассмеялся:

– Миндовг этот из церкви в церковь шарахался, так что не упомнишь, когда он кем и был-то. С кем выгодно казалось, с тем и объединялся. В последнее время – снова с нами. Думали уж вместе с Александром идти против ливонцев, но поссорился Миндовг и со своей роднёй – убили его. Может, кстати, и хорошо, что вместе походом не пошли: а ну как он бы вновь на другую сторону переметнулся? Хотя князь ему верил!

– Я тоже верил, – кивнул Эрих. – Ни в смелости, ни в уме ему было не отказать. Вот он меня и отправил двенадцать лет назад послом к папе римскому. Ему донесли, что папа тоже ищет союза с Русью и хочет иметь своим союзником Александра… И я, опять же, готов был поверить в это: в отличие от Григория Девятого, папа Иннокентий Четвёртый старался казаться миролюбивым, спокойным и чаще искал согласия, а не войны. Если б это и в самом деле было так! Но я говорю всё это лишь к тому, что, пожалуй, всё же не верю в виновность отца Дамиана. Плести свои интриги и строить планы, как и кого использовать, он может ещё долго. И едва ли для осуществления его планов была бы выгодна гибель князя Александра. Ему, как ныне большинству европейцев, хотелось бы постоянства – надёжной власти там и здесь.

– Значит, не Дамиан? – Сава в упор смотрел на друга. – Уверен?

Эрих колебался лишь секунду. Потом сказал:

– Да, я уверен. И знаешь, почему ещё? Не стал бы Дамиан, купив яд у итальянца, потом его убивать. Он ещё не однажды появится в Орде, и отравитель мог бы ему вновь пригодиться. Конечно, мог быть риск, что лекарь выдаст покупателя своего зелья, но едва ли. И потом: итальянец умер до того, как мы с тобой вернулись в Орду. Значит, до поры не было опасности, что кто-то, такой вот настойчивый, как мы, раскроет тайну отравления князя. Нет-нет, покупатель яда убил лекаря просто для того, чтобы быть вне всякой опасности. И ещё потому, что его главная цель оказалась достигнута.

Сава сделался мрачнее тучи.

– Эрих! – выдохнул он. – Но… если это тот, на кого только и остаётся думать, то ведь он ни за что не признается. Ни за что!

Немец вдруг широко улыбнулся:

– А вот это – посмотрим. У иудеев есть несколько слабых местечек. Одно из них – любовь ко всяческим дешёвым сценам, как в итальянском балагане. Надо только придумать, как лучше на этом сыграть. И кажется, я придумал.

Спустя полчаса Эрих показался в проёме добротного, дорогого шатра, принадлежавшего шпиону Манасии. Немец стоял, скрестив на груди руки, и, не переставая улыбаться, смотрел в лицо хазарину. Тот расплылся в ответной улыбке:

– Я знаю, посол, что ты говорил с китайцем Гау. Для чего тебе медленный яд, я тоже знаю.

– Значит, знаешь и то, что сам яд мне не нужен.

– Знаю. Ты ищешь того, кто отравил твоего друга, русского князя.

Эрих остался невозмутим:

– Я знаю, кто это сделал. Ты.

Хазарин всё так же изображал улыбку, оскалив жёлтые зубы:

– Даже будь это так, германец, ты никому этого не докажешь! Хочешь кумыса? Я знаю, ты его любишь. Другие европейцы не любят, а ты-таки пьёшь с удовольствием. Не бойся, я выпью с тобой.

Эрих кивнул, удобно уселся на подушки