— Принял!

Вьюжин хотел переключить станцию на Гончарова, но та издала сигнал вызова.

Майор ответил:

— Вьюн на связи!

Услышал в динамике:

— Я – Мамай! Только что Флинт подсказал, что отряд выйдет к усадьбе где-то минут через десять. Он запомнил дорогу, когда его впервые доставляли к Абделю.

— Принял! Вывожу подгруппу на рубеж штурма. Сигнал для меня – начало действий тобой!

— Принял!

Майор переключился на Гончарова.

— Гончар! Ты на хребте?

— А где ж еще?

— Тогда так! Двигайся срочно к восточному посту и снимай его. По окончании отработки духов доклад! Срочно, Гончар!

— Принял, командир, выполняю!

Вьюжин вызвал Буракова:

— Бурлак, быстро к западному посту! И вали в нем наблюдателей! Лучше, если без выстрелов! И поторопись! Мамай с Флинтом на подходе. Минут через десять выйдут к усадьбе. После доклада экстренный спуск и блокирование западного направления!

— Понял, Игорь! Выхожу на духов!

Гончаров, получив приказ, привел в готовность бесшумный «Вал», тенью проскользнул к посту. Но его услышали наблюдатели. Правда, слишком поздно для того, чтобы успеть что-либо предпринять против офицера спецназа. Они резко сели, потянулись к автоматам, оглядевшись по сторонам. И увидели противника во всем черном. Он стоял на хребте, подняв то ли автомат, то ли винтовку странной формы.

Гончар дважды выстрелил. Два хлопка, и пули, выпущенные из «Вала», ударили в головы афганцев, заставив духов мгновенно рухнуть на лежанку своего теперь уже бывшего поста.

Гончаров вызвал Вьюжина:

— Вьюн! Гончар!

— Слушаю!

— Восточный пост в минусе!

— Отлично!

— Спускаюсь на середину склона и занимаю позицию среди сосен. Оттуда я могу бить из «Вала»!

— Давай, Гончар! Вперед!

Одновременно с напарником по боевой двойке к своему посту двинулся Бураков. Ему удалось добраться до каменного сооружения так, что наблюдатели не проснулись, хотя время приближалось к девяти часам утра. Аккуратно отложив в сторону гранатомет, огнемет и автомат, капитан извлек из ножен острый десантный нож. Перешагнул через невысокий бруствер. Душманы лежали, прижавшись спинами друг к другу, накрывшись почти с головой теплыми, грубыми верблюжьими попонами-одеялами. Бураков бросился на них. Один взмах вооруженной руки, и правый дух захрипел перерезанным горлом. Второй взмах, и нож капитана вонзился в шею другого душмана. Сделав дело, Бураков резко поднялся, дабы не испачкаться в крови, которая обильно хлынула из ран начавших дергаться в предсмертных судорогах, хрипящих боевиков. Вытерев нож об одеяло, капитан вложил его в ножны, перепрыгнул через каменную преграду и вызвал Вьюжина.

Командир «Стрелы» ответил немедленно:

— На связи!

— Я – Бурлак! Западный пост ликвидирован!

— Молодец! Давай вниз и блокируй усадьбу от подножия склона. На спуск тебе от силы четыре минуты.

— Спускаться – не подниматься! Выполняю!

Вьюжин встал, держа пулемет в правой руке, быстро, насколько позволял рельеф вершины перевала, пошел на восток. Вскоре увидел трещину и след от лежавшего недавно на траве тела – прежнюю позицию прапорщика Бутко. Посмотрел вниз. Вот и карниз, трещина проходима. Площадка действительно удобная. В принципе, и с этой позиции Вьюжин мог плотно накрыть усадьбу и кишлак пулеметным огнем, но с карниза все же удобнее. Спускаясь, вызвал Бутко:

— Жора, Вьюн! Как дела?

Прапорщик ответил:

— Нормалек, командир! Устроился в ямке, лучше не придумаешь! К бою готов!

— Сигнал для открытия огня – начало штурма ребятами Мамая!

— Понял!

— С тобой все! Связь только по необходимости! Огнемет и гранатомет применять только по моему приказу и указанной мной цели!

— Принял, командир!

— Удачи, Жора!

— Всем нам удачи!

Тут же прошли доклады Буракова и Гончарова о том, что офицеры заняли рубеж штурма.

Вьюжин взглянул на часы. 8.45. Сработали оперативно. С момента сообщения Мамаева прошло семь минут. Перекрыты все нормативы. Да и какие, к черту, на войне нормативы?!

Конный отряд, ведомый человеком Абделя Турусом, подошел к утесу, за которым открывался кишлак Назари.

Турус поднял руку вверх. Отряд остановился. Главарь подъехал к Флинту:

— Ну вот и приехали! Я свою работу выполнил и покидаю вас, у меня дела возле Сарди!

Мамаев заподозрил неладное. Впрочем, и Флинт почувствовал подвох. Он вскинул автомат, направив его в грудь афганца.

— Дела, говоришь? Потерпят твои дела! Почему не докладываешь Абделю о нашем прибытии?

Полевой командир шейха усмехнулся:

— Действительно, не доложил! Забыл!

Он полез в карман.

Флинт крикнул Мамаеву:

— Охотник, взять на прицел сопровождение! И если кто дернется, стрелять на поражение!

Офицеры спецназа и без команды наемника, просчитав обстановку, уже держали людей Туруса под прицелом своих автоматов.

Пуштун вновь усмехнулся, извлек радиостанцию.

— Абделя вызывает Турус!

Ответил Талбок:

— Турус? Вы уже здесь?

— Да, за утесом!

Флинт сказал:

— Пусть Талбок передаст рацию Абделю.

Турус произнес:

— Талбок! Флинт требует на связь шейха!

— Это невозможно! Шейх спустился вниз, встречать гостей, его станция осталась в кабинете.

Харт с Мамаевым слышали разговор между боевиками, переглянулись.

Мамаев сощурил глаза, осмотрелся и неожиданно крикнул:

— Группа! Штурм!

Флинт соскочил с лошади и прильнул к скалам, не пытаясь бежать. Он просто не стал стрелять. Мамаев, Лебеденко и Дубов все решили сами. Капитан снес полчерепа Турусу, Лебеденко сразил очередью сразу трех скучившихся душманов. Пятый попытался скрыться, но его настигла пуля Дубова.

Мамаев крикнул наемнику:

— Быстро на место!

И в эфир:

— Вьюн! Я начал!

И только выскочив к ближайшим кибиткам, прострелив их из автоматов, капитан услышал в динамике:

— На пороге дух! Его не валить.

Помощник шейха увидал четырех всадников, выскочивших из-за поворота, ведя стрельбу влево и вправо, и бросился на каменную брусчатку дворика усадьбы Абделя. По конникам одновременно изо всех окон-бойниц ударили автоматы. Пули подняли фонтаны пыли и каменной крошки перед подгруппой Мамаева, которая стремительно сблизилась с усадьбой и, спешившись, бросилась под укрытие забора.