— Да не волнуйся ты, расколется сейчас этот Кашуба, как миленький. Я же вижу, что он поплыл. Сейчас его и додавим. — Лысенко открыл дверь в коридор и крикнул: — Введите задержанного!

— Ну, что, Виктор? Надумал? Тебя пока на десять суток задержали, но, когда они пройдут, ты уже будешь не задержанный, а арестованный. А то и раньше. Мы дело твое, можно сказать, уже раскрутили. И мне ты, честно говоря, совсем не интересен. Сейчас отправим тебя обратно в камеру, и пусть тобой следак занимается, предъявляет тебе обвинение по всем статьям. Тогда все. Мы здесь и без твоего признания обойдемся. Улики против тебя и дружка твоего железные. Ты, во всяком случае, не выкрутишься.

— А я могу еще… явку с повинной? — спросил Кашуба. Капитан закрутил головой.

— Еще и явку с повинной!

— Явку с повинной уже не можешь, — спокойно сказал Банников. — А вот чистосердечное признание и помощь следствию — да. Только давай договоримся, Витя: если ты все сейчас расскажешь как на духу, только это и может перевесить пистолет с твоими пальцами. Если же начнешь финтить, никакой суд это чистосердечное признание не учтет. Понял?

— Понял. — Кашуба поднял глаза. — Закурить можно? Банников бросил ему пачку,

— Бери все. В камере пригодятся.

Когда дошли до эпизода с убийством Кузнецова, Кашуба не выдержал:

— Или я бы его замочил, или он меня. Никак нельзя признать, что это самооборона?

— Ты, Витя, абсолютно хладнокровно его пристрелил. — Лысенко так устал от общения с Кашубой, что даже оставил свой обычный ернический тон. — Ты у него что-то про товар стал спрашивать, так? Он в свой компьютер полез, и тут ты его просто пристрелил. Свет в той комнате зачем выключил? Что, не мог на покойника смотреть или по другой какой причине?

— Нервничал я очень, — объяснил Кашуба. — Я же видел, что он меня убить хочет.

— Нервничал, говоришь? Ни хрена ты не нервничал. — Лысенко разозлился. — Ты после всего этого спокойно пошел в гостиную, вымыл свой стакан и поставил его на место, а потом отломил кусок шоколада, положил его в рот и съел. В желудке покойника шоколада не оказалось. Что, сладкое очень любишь? Или шоколад тебе нервы успокаивает?

Уморил ты меня, Кашуба. Тяжелый ты человек. А на Кузнецова вы как вышли? Вам он зачем сдался? Ты что, сам не мог заказ выполнить?

— Я на мокрое дело идти не хотел. — Кашуба поморщился. — Я только посредник. Только посредник, я правду говорю. А Серегу Кузнецова мне Шумейко показал. Не знаю, зачем он ему сдался. Только он хотел, чтобы брата его застрелил именно Кузнецов. А потом и мне сказал: «Или ты его шлепнешь, или я ему тебя закажу».

— А Шумейко с Кузнецовым общался?

— Не знаю. При мне — нет. Только он Кузнецова мне специально показал, велел с ним познакомиться. Я одного человечка попросил, он помог мне к ним в компанию втереться. Но вот ближе с Серегой я никак сойтись не мог. Тогда я подал идею Децлу — он все равно свои точки под Интернет хотел переделывать. Я ему слил, что знаю, где все дешевле и ребята надежные. Потом Кузнецова как бы случайно встретил и с Децлом познакомил. Он остался доволен. Затем Шумейко велел мне у него в долг попросить, он типа не откажет. Он мне действительно дал. Даже без процентов. А потом Шумейко Феликсу его подставил. Я пригласил Кузнецова типа в гости, сказал, что долг отдам. Деньги я ему отдал, а он их проиграл. Он ведь мог и не играть, правда? Его никто за руку не тянул. Феликс, конечно, крыса. Он у кого-то скрысятничал в городе, а Олег как-то об этом узнал, может, и через брата. Олег вообще всех нас использовал. Он тогда с Феликсом договорился, что тот выставит Кузнецова на бабки. Феликс и рад был с лоха поиметь. Серега потом еще два раза приезжал, хотел отыграться. Но играл по маленькой. А, — махнул рукой Кашуба, — сколько бы он капусты ни привез, все равно бы все спустил. Разве Феликс дал бы ему выиграть? Я видел, что Кузнецов из-за денег переживает очень.

— А машину Нечаев зачем Шумейко продал?

— Олег Феликса напугал, что машина у него больно приметная и у него все равно решили ее забрать. Ну, те, у которых он скрысятничал. Феликс перепугался, хотел вообще свалить. Но Олег сказал, что купит у него машину, и даже цену дал приличную, как за новую. Типа услуга за услугу: Олег Феликсу бабки за машину, а Феликс Олегу поможет одного лоха развести. А бабки, что с лоха возьмут, Олег обещал за Феликса отдать, обо всем договориться и Феликса прикрыть. У его брата было все кругом схвачено. Феликс рад был, что Олег за него мазу тянет. А тем вечером Феликс хотел еще раз с Кузнецовым сыграть — Олег ему наплел, что Кузнецов отыграться хочет на полную катушку. На все тридцать тонн. И что в этот раз они бабки пополам поделят. Ну, Феликс, конечно, обрадовался. Сказал — сыграю еще раз, тачку другую куплю и в теплые края отвалю. Это все, что я про Феликса знаю. А потом мне Олег велел у Кузнецова узнать, не хочет ли его знакомая девушка подработать. Нута, которая стреляет хорошо. Ее все Васька почему-то зовут. С самого начала было понятно, что Кузнецов о таком с этой девкой говорить не будет, если, конечно, не дурак последний. Тогда я должен был ему самому предложить. Но ему и предлагать ничего не пришлось. Он сам предложил Феликса шлепнуть.

— А Томашевского Шумейко не пытался зацепить?

— Не знаю, что Олегу от Кузнецова с Томашевский нужно было, только он сначала к Томашевскому подъехать пытался. О чем он с ним базарил, честно скажу, не знаю.

— А «Мартиан» ты Кузнецову зачем подбросил? — «Пинчук» смотрел на него в упор не мигая.

— Олег так велел. На нем чьи-то пальцы были, а чьи — не знаю.

— У этого человека, чьи пальцы там оказались, совершенно конкретное алиби. — Лысенко глянул на Катерину. — Непробиваемое. Так что здесь вам с Шумейко не повезло.

Он все еще ждал, что она ему позвонит. Ему казалось, что она должна вернуться к нему — а куда же еще? Куда ей еще идти? Он бы не стал ее упрекать, нет. Он снова бы предложил ей играть по его правилам, и она бы не посмела отказаться. Один раз она уже ушла к другому, и где он теперь, этот другой? А он может предложить ей все. Или почтивсе. Какая-то часть его жизни все равно останется для нее запретной, но он думал, что ей будет вполне достаточно остального.

Он ждал ее звонка целыми днями. Вечерами он тоже сидел дома, ожидая; почему-то он был уверен, что она позвонит именно вечером и именно на его домашний телефон. Но мобильник все равно проверял. Он упорно ждал, вечер за вечером, начиная с того самого первого дня, когда узнал, что она наконец свободна. Но она не звонила. А он не мог переступить через что-то и позвонить ей сам. Потому что сделал все, чтобы она позвонила. Он несколько раз ночью ездил к ее дому и стоял под ее окнами, потому что не мог заснуть. Не потому, что он так сильно любил ее, — но потому, что она должна была принадлежать ему. Никакая девушка не могла его бросить безнаказанно, да никакая девушка его и не бросала, только она. И он не собирался ее за это наказывать, нет. Он только хотел, чтобы она вернулась.