— Да, — тихо сказал Врублевский, — уже слышал… Какое дерьмо кругом… И самое поганое, что я участвовал в его «замесе». Круто замесил! Теперь расхлебывать придется…

— Лучше иди к Шерстневу на покаяние.

— Не дождется. Уеду я на время… А потом вернусь. Будет и на нашей улице праздник. У меня к Шерстневу личный счет остался, и пока он по нему не заплатит, я не успокоюсь… Как Наташку-то жалко… Вот когда мне судьба за все былое оплеуху отвесила… И любимых потерял, и друзей, и даже подельников… И все в одно время… Ладно, цыплят по осени считают. Я не из тех, кого можно коленом под зад безбоязненно пнуть. Сочтемся…

Иванченко молчал. Врублевский тяжело поднялся из-за стола и похлопал его по плечу:

— Не знаю, свидимся ли вновь. Не поминай лихом. Поработали мы славно, да не впрок… Не ожидал я, что Березкин так легко сможет нас предать, а полу раздавленный Шерстнев умудриться ужалить… Ничего, когда-нибудь я его за глотку возьму и все припомню… Прощай, Макс.

— Прощай. Удачи тебе.

— Узнал, что хотел? — спросила Лариса, когда Врублевский вернулся в ее квартиру. — Какие-нибудь шансы есть?

— Боюсь, что нет, — покачал он головой. — Да и какие вообще могут быть шансы? В клещи меня взяли: с одной стороны — «шерстневцы», с другой — милиция… Пацаны все к Шерстневу подались, проститутки дешевые…

— Я бы попросила!

— Ты — дорогая, а они — дешевые, — уточнил Врублевский. — Кажется, кончилась моя «одиссея» в этом городе. Пришел, нагадил, убежал… М-да. И куда теперь? — спросил он себя, — Не знаю… Некуда мне идти. А идти надо. Убьют или посадят… Доигрался… Поехали со мной? — безнадежно предложил он.

— Зачем я тебе? — вздохнула она, — Такие, как ты, на проститутках не женятся. У тебя в голове идеал сложился, стало быть, умрешь холостым. А я… Я здесь родилась, здесь мои знакомые, дом мой здесь… Да и не будет у нас с тобой счастья. Что нам светит? Ты опять ввяжешься в какую-нибудь авантюру, а я… Я ничего не умею. Готовить-шить-стирать умею, но ведь на этом профессию не сделаешь. Нужна тебе домохозяйка?.. Да и вообще… Нет, Володя, пусть все останется, как есть…

— У меня к тебе последняя просьба будет… Понимаешь, оставил я дома одну вещь. Очень дорогую для меня вещь. Скрипку. Давно я ее забросил, решил, что больше не нужна… А теперь понимаю, что нужна… Очень нужна. Она на антресолях лежит, хламом разным завалена. Принеси ее, пожалуйста.

— Вот уж нет, — отказалась она. — Благодарю за доверие, но такого счастья мне не надо. Может быть, тебя там ждут давно… Милиция или, что еще хуже — бандиты… А я туда во всей красе заявлюсь: «Здрас-сте, Володя меня скрипочку забрать просил». Знаешь, что со мной сделают? Спасибо, но не хочу. Я и так сделала псе, что могла: приютила тебя, жизнью рисковала, и не требуй с меня большего. Я проститутка, а не служба спасения.

— Пожалуйста, Лариса, — повторил он. — Мне она очень нужна. Это память. Память о той жизни… О друзьях и… и об одной девушке. Я не могу туда идти — меня сразу заметят. А на тебя и внимания никто не обратит. Если увидишь засаду, сразу повернешь обратно…

— А если не увижу?! Нет уж, увольте. И не уговаривай, все равно не пойду…

Врублевский пошарил по карманам, выгребая на стол все имеющиеся у него в наличии деньги, но мятых бумажек осталось совсем немного, и он виновато развел руками:

— Это все, что у меня есть… Пожалуйста…

— При чем здесь деньги?! — обиделась она, но встретившись с ним взглядом, неожиданно согласилась: — Ну хорошо, хорошо… Попробую. Не знаю, зачем я это делаю. Видать, такая уж дура… Деньги тут ни при чем… Но я их все же уберу…

Она сгребла деньги со стола и спрятала в карман брюк. Натянула сапоги и куртку и, трижды сплюнув через левое плечо, протянула руку;

— Давай ключи. Но если я из-за тебя влипну… Господи, зачем я это делаю?..

— Захвати почту и вынь кассету из телефона…

— А мебель тебе оттуда не вывезти?

— На столе лежит портмоне, золотые «Ролекс» и булавка для галстука с «брюликами». Все это можешь взять себе.

— Портмоне? «Ролекс»? Хм-м… Нужно поторопиться, а то бандиты или милиция и впрямь могут нагрянуть туда… И утащить все это раньше меня…

— Вот и я! — жизнерадостно сообщил Толстяк. — Как видите, вернулся быстро и даже с хорошими новостями. Я никого не застал, но всем сообщил. Можем собирать вещи и отправляться.

— Да, да, — заторопился Профессор, — побегу, соберу… Не так уж и много, но на первых порах нам понадобиться даже это… Теперь, когда мы стали богатыми, мы должны быть очень экономными… Я быстро, — пообещал он и едва ли не бегом бросился к выходу.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросил девочку Толстяк. — Нам надо перебраться в более удобное и теплое место. Осилишь переезд?

— Да. Я еще чувствую маленькую слабость, но уже ничего не болит.

— Потерпи, хорошо? Мне очень не хочется тревожить тебя сейчас, пока ты еще не до конца здорова, но оставаться здесь по-прежнему опасно. А у нас теперь будет свой дом. А потом, может быть, найдется кто- нибудь из твоих родственников.

— А ты? Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Ведь ты мой друг…

Ответить Толстяк не успел — с улицы послышался крик. Кричал Профессор. Кричал страшно, жалобно… Бросившись к маленькому оконцу, Толстяк высунул голову на улицу и обомлел от ужаса: у подъезда стояли две темные иномарки с тонированными стеклами, и из них вылезали какие-то парни в спортивных костюмах. Двое из них уже держали Профессора и что-то втолковывали ему, время от времени отвешивая бедолаге крепкие оплеухи. Заметил Толстяк и с нетерпением пританцовывающего на месте Черепка. В этот момент Черепок поднял голову и, заметив Толстяка, радостно оскалился. Он что-то сказал, указывая на окно, и все как по команде посмотрели вверх, отыскивая взглядом Толстяка. Толстяк поспешно отступил назад и беспомощно огляделся. Шагнул было к выходу, но опомнился и бросился к девочке, вытаскивая ее из кровати.

— Что случилось, Толстяк? — испугалась она. — Что с тобой?

— Слушай меня внимательно, малышка, — сказал он, торопливо натягивая на нее свой огромный свитер. — Сейчас я высажу тебя в окошко, ты доберешься но крыше до большой печной трубы и затаишься там…

— Нет! — закричала она. — Не пойду! Больше никуда не пойду! Тетя Наташа сказала бежать, ты говоришь бежать… А сами остаетесь… Не пойду! Пойдем вместе!

— Не пролезу я в это окошко, — грустно сказал Толстяк. — Слишком я толстый… Спрячься там и сиди тихо-тихо… Сделай это ради меня, хорошо? И вот что еще… Ты, может быть, услышишь крики, удары… Может быть, я буду кричать… Не бойся. Помнишь, как в Маленьком Принце: «Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда… Мое тело слишком тяжелое. Мне его не унести. Но это все равно, что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального». Поняла? Главное — сиди тихо, как мышка. Надо держаться до последнего, и может быть, все будет хорошо… Да нет, все обязательно будет хорошо… Не плачь, — он поцеловал ее в щеку и поднял, помогая выбраться на крышу. — Все будет хорошо. Беги.