– Вы же не пытались выгнать Тибби во двор?

– Тибби, – жизнерадостно встрял Кон, – был так осиян святостью из-за чести принадлежать тебе, что ему практически позволялось спать в твоей спальне. Не волнуйся из-за Тибби. В конце концов он одолел даже Лизу и прожил всю свою жизнь во всевозможной роскоши и почестях.

Я улыбнулась и почесала кота за ушком.

– Не как Флаш?

– Флаш?

Это Лиза. Я уловила в ее голосе быстрый проблеск какого-то нехорошего предчувствия, словно она поймала меня на том, что я говорю не по книге.

Кон ухмыльнулся ей:

– Собака Элизабет Баррет. Когда Элизабет одним прекрасным утром сбежала, совсем как Аннабель, говорят, ее отец хотел убить ее любимую собачонку из мести.

– О… а-а-а, понимаю.

Он посмотрел на меня:

– Нет, Аннабель, не как Флаш. Месть не входила в… нашу первую реакцию.

Я пропустила это мимо ушей.

– А этот? – спросила я. – Каковы его притязания на лучшее кресло на кухне?

– Томми? Этот жирный ленивый мошенник? – Лиза определенно чувствовала себя не в своей тарелке. Разговор о котах в такой момент, несомненно, стал последней соломинкой. Немецкая основательность Лизы жаждала продолжать основную задачу, заложить еще один камень или, так сказать, еще один более прочный ломоть лжи, чтобы скрепить заложенное здание. Она произнесла почти резко: – Бог свидетель, я его достаточно часто отсюда выкидывала, но он все время возвращается, а сегодня у меня не было времени его выгонять.

– Более сильная личность, чем ты, дорогая моя Лиза, – лениво заметил Кон. Похоже, он разделял мое мнение, что кирпичи обмана прекрасно можно замешать с небольшими вкраплениями неуместных пустяков. Он ухватил с подноса рогалик и впился в него зубами. – Мм. Неплохо. Сегодня они съедобны, Лиза. Полагаю, это означает, что пекла их миссис Бейтс.

Нахмуренная гримаса сестры преобразилась в эту внезапную нежную улыбку, которую она держала про запас лишь для него.

– Ой, Кон, намажь маслом. Или подожди до чая. Неужели ты никогда не вырастешь?

– А миссис Бейтс здесь? – спросила я.

Лиза метнула на меня взгляд: три части облегчения и одна – опасения.

– Да. Она в судомойне. Вы хотели бы…

Но не успела она докончить фразу, как дверь отворилась и в ней, словно в ответ на выходную реплику, появилась женщина – круглая приземистая фигура, застывшая на пороге в классической позе «руки в боки», свирепо уставившись на меня маленькими глазками-пуговицами.

– О, миссис Бейтс, – торопливо прервала паузу Лиза. – Вот мисс Аннабель…

– Вижу. Я еще не ослепла и не оглохла. – Тонкие губы миссис Бейтс поджались, точно створки капкана. Полные гнева маленькие глазки оценивающе обежали меня. – И где, по-вашему, вы пропадали все это время, хотелось бы мне узнать? И чем это вы занимались там сама по себе? Вы же худющая, как щепка, и если не будете за собой следить, так оглянуться не успеете, потеряете всю красоту к тридцати годам. Америка, скажите на милость! Или вам родной дом недостаточно хорош?

Во время этой речи она трясла головой совсем как игрушечный китаец, и каждый кивок таил в себе осуждение. Я заметила, как Кон быстро покосился на меня, а потом на сестру. Однако он мог бы и не тревожиться – Лиза предупреждала меня, что предстоит испытать: «Она в Аннабель души не чаяла, распекала ее на все корки, не терпела, чтобы кто хоть слово поперек ей сказал, – устроила жуткую свару с мистером Уинслоу, когда та сбежала… И назвала его самым страшным тираном под солнцем… Она чудовищно грубая – говорит по-простому, как сама это называет, – а меня терпеть не может, но мне приходится ее терпеть, Бейтс ведь лучший скотник во всей округе, да и она редкостная работница…»

– То-то, позвольте сказать, было нам расчудесно, – ядовито продолжала миссис Бейтс, – все эти годы думать, будто вы пропали и исчезли навсегда, но коли уж теперь вы вернулись, мне бы хотелось сказать вам пару ласковых. Никто не посмеет утверждать, будто я из тех, кто подлещивается, и, помяните мои слова, может, я говорю и по-простому, зато всегда то, что думаю, а что до всего, что вы натворили, а потом еще сбежали отсюдова без единого слова среди ночи…

Я засмеялась:

– Вовсе не среди ночи, и вы это прекрасно знаете. – Я подошла к ворчунье, обняла ее за плечи, а потом быстро нагнулась и поцеловала твердую круглую щеку. – Ну поздоровайтесь же со мной, Бетси. Не усложняйте мне возвращения. Видит Бог, мне и без того скверно, не надо меня ругать. Мне ужасно жаль, если я всех вас огорчила, но я… ну, я чувствовала себя такой жутко несчастной, а когда ты слишком молод и несчастен, то просто не останавливаешься, чтобы подумать, верно?

Я торопливо поцеловала ее в другую щеку и выпрямилась. Маленькие черные глазки все так же разглядывали меня, но губы начали дрожать. Я улыбнулась и произнесла как можно беззаботнее:

– И вы должны признать, что я сделала все, как полагается: страшная ссора, записка на подушечке для булавок и так далее.

– Подушечка для булавок? Зачем бы вам понадобилась подушечка для булавок? Вы ведь в жизни ничем приличным не занимались, только и знали, что болтаться вокруг лошадей, собак и тракторов, а не то просто в этом вашем саду, нет бы заняться домом или другими какими делами, как пристало порядочной девушке. Подушечка для булавок! – фыркнула миссис Бейтс. – Да откуда бы вы вообще ее взяли?

– Что ж, – кротко произнесла я, – тогда где же я оставила записку?

– Да на этой самой каминной полке, как всегда, сами отлично помните! – Она кивнула на другой конец кухни. – И когда утром я спустилась сюда, то именно я-то и нашла ее, да и застыла как громом пораженная – слышите! – на целых пять страшных минут, прежде чем осмелилась взять. Понимаете, я ведь знала, что там будет. Я же слышала, как вы с дедушкой собачились вечером, а заодно и как вы сразу же после того побежали к себе в комнату – и вам об этом прекрасно известно. Вот уж не думала, что доведется рассказывать вам об этом, но я прокралась за вами, мисс Аннабель, и постояла, прислушиваясь, у вас под дверью. – Очередной кивок, еще более страстный, чем прежде. – Да, я подслушивала. И не стыжусь этого ни вот столечко. Ежели вы слишком расстроились бы, а вы ведь тогда были совсем еще девочкой, а дедуля ваш вел себя с вами бог знает как, то ведь порой девушке надо поговорить с какой-нибудь женщиной постарше, даже пусть это всего-навсего Бетси Бейтс – то есть тогда еще Бетси Джексон. Но коли бы мне хоть в голову пришло, что вы и впрямь в беде, а мне-то и не приходило…

Я остро чувствовала жадное внимание Кона у меня за плечом.

– Бетси, дорогая… – быстро начала я.

Кон сделал легкое невольное движение, и я поняла, что он не хочет, чтобы я останавливала ее, – думает, я могу узнать из этого что-нибудь новое. Впрочем, он мог бы не беспокоиться: миссис Бейтс вовсе не собиралась останавливаться, пока я не выслушаю все до конца.