– Как раз собиралась заваривать.

– Вам помочь?

– Нет, не надо. Это же ваш первый день дома.

– Тогда, думаю, я ненадолго поднимусь наверх. Меня поселили в прежней комнате.

Мисс Дермотт улыбнулась:

– Да. Вы не против попользоваться ванной от детской комнаты? Будете делить ее с Жюли.

– Конечно не против. Она знает насчет меня?

– Да. Она звонила вчера вечером, сказать, что будет здесь в среду, и мистер Уинслоу рассказал ей о вас. Вот и все, что мне известно.

– В среду… – Я помедлила, занеся ногу над нижней ступенькой. – Ну ладно, это дает нам еще два дня. Ой, Лиза, я и забыла, мои чемоданы.

– Кон как раз только что привез их и отнес наверх.

– Правда? Как мило с его стороны. Значит, увидимся за чаем. Где вы его пьете?

– Когда одна, то чаще всего на кухне. Но сегодня, ради такого случая, в гостиной. Наверное, ваш дедушка спустится. Он не говорил?

– Да. Он… он хочет после чая сам поводить меня вокруг дома.

Карие глаза задержались на моих на миг дольше, чем было необходимо.

– Ну разумеется, – произнесла Лиза, с явным усилием проглатывая комментарии, – ему бы захотелось это сделать. Естественно. Ладно… увидимся позже.

Я повернулась и зашагала обратно наверх, но, без колебаний сворачивая в левый коридор за галереей, видела, что она все еще смотрит мне вслед.

«Ваша дверь – вторая…» Это была славная светлая комната с высокими сводчатыми окнами, как в спальне дедушки, и такими же альбертинскими розами, что приветливо кивали в саду. Перед окном располагалось широкое сиденье, покрытое премилым ситцем с персидским узором из цветов и птиц, и шпалера, выполненная в приятных неярких тонах. Такой же ситец пошел на занавески и покрывало. Мебель простая, белая – изначально она символизировала бы «детскую» комнату, однако новый слой краски придавал ей деревенский и очаровательный вид. На вощеном деревянном полу лежала пара ковров, а побелка на потолке была оттенка слоновой кости.

Кон свалил мой багаж на пол в изножье постели. Также он заботливо прихватил мою сумочку, которую я, наверное, забыла на кухне, и положил ее на кровать.

Мне еще не хватало душевных сил начать распаковываться. Взяв сумочку, я села на сиденье перед окном, открыла ее и достала пачку сигарет.

Вытряхивая сигарету, я бросила взгляд на дверь. В замке торчал ключ. Что ж, отлично. У меня возникло сильное ощущение, что мне довольно часто понадобятся хорошие дозы одиночества, чтобы прийти в себя между раундами этой игры, которая до сих пор была легкой прогулкой, но обещала со временем становиться все более скользкой.

Сунув сигарету в рот, я порылась в кармашке сумочки, где хранила плоский коробок спичек. Его там не оказалось. Пальцы мои нащупали лишь клочок бумаги. Неужели, раздраженно подумала я, у меня не было с собой спичек? Я же курила в автобусе из Ньюкасла… Я распахнула сумочку пошире и заглянула внутрь. И сразу же увидела его – маленький алый коробок с надписью «Кафе „Касба“», запихнутый глубоко в кармашек с другой стороны сумки, где я обычно носила чеки, счета и всякую всячину в том же роде.

Я медленно зажгла сигарету и начала изучать сумочку, открытую у меня на коленях. Теперь, когда я обратила на это внимание, нашлись и другие следы. Колпачок на одной из моих помад разболтался, немногие случайно оказавшиеся у меня с собой бумаги были торопливо распиханы по углам, куда я вряд ли положила бы их сама. Обрывок листа, на котором я записала номер Уайтскара и который обычно держала среди прочих бумаг, обнаружился в боковом отделении, где полагалось находиться спичкам. Тот, кто наспех рылся в моей сумочке – кем бы он ни был, – практически не старался скрыть следы.

Кон? Лиза? Я усмехнулась сама себе. Как бы они это назвали? Контршпионаж? Вот уж, несомненно, Лиза про себя именовала бы это именно так. Но ей-же-ей, как ни назови, а сейчас было уже поздновато проверять мои bona-fides[48].

Я торопливо проглядела, что там у меня с собой. Телефонный номер – вполне естественно, что я записала его; номер может измениться за восемь лет. Автобусное расписание, приобретенное сегодня по дороге сюда. Счет за квартиру близ Хай-Маркет, также выписанный сегодня утром. С ним все в порядке – он был адресован «мисс Уинслоу».

Тут я заколебалась, сжимая листок в руке. Так ли с ним все в порядке? Как ни маловероятно, чтобы дедушка когда-либо увидел его, а если бы увидел, то вздумал проверять, но все же и Кон, и Лиза навещали меня там. Лучше избавиться от него. Я скомкала листок и кинула в пустой камин. Сожгу перед тем, как спускаться вниз.

Я быстро проглядела остальные бумаги. Несколько чеков, пара использованных автобусных билетов, сложенный бледно-зеленый листок…

Я выдернула и развернула его. «Разрешение на вождение автомобиля… Мэри Грей» и адрес близ Монреаля. Ну да, вот оно, черным по белому, канадское разрешение на вождение автомобиля – водительская лицензия, которую вы можете таскать с собой день за днем, год за годом и никогда даже не замечать, разве что когда настанет время ее обновлять…

Что ж, подумала я, сминая ее в руке, Кон с Лизой должны понять, как легко было допустить такую ошибку.

Мне стало смешно. Интересно, и как они умудрятся предупредить меня о моем промахе, не признаваясь, что рылись в моих вещах? По крайней мере, чемоданы они обыскать не могли – ключ висел на цепочке у меня на шее и там и останется…

Откуда-то снаружи раздался оклик Лизы и ответ Кона. Я слышала, как он шел через двор к дому. Брат с сестрой коротко о чем-то посовещались вполголоса, после чего он вернулся обратно к службам.

Я встала и поднесла спичку к скомканному счету в камине. Потом аккуратно скормила пламени автомобильные права и, взяв кочергу, поворошила горящие обрывки, так что они вспыхнули и, рассыпавшись пеплом, опали сквозь прутья решетки. Затем я вернулась к своему солнечному окну, взяла недокуренную сигарету и просидела еще несколько минут, стараясь расслабиться.

Окно выходило на маленький прямоугольный садик перед парадной дверью, огражденный невысокой стенкой из песчаника, чуть понижающийся в сторону реки. Неухоженная и заросшая травой дорожка бежала от крыльца прямо к белой плетеной калитке, что открывалась на берег реки – к висячему мостику. Вдоль тропинки росли лохматые кустики лаванды с вкраплениями редких упрямых маргариток и ноготков. За ними с обеих сторон неровная трава тянулась к месту, где когда-то были цветочные клумбы.

Там воистину царило полное запустение. Люпины одичали, все веселые краски вновь выцвели до одного лишь первобытного синего, пионы мрачно теснились под нависающими кустами сирени, и повсюду радостно завершали свою смертоносную работу плющ, вьюнок и ползучий шиповник. На первый взгляд буйство красок могло внушить обманчивую мысль, будто пред вами цветущий сад, но потом в глаза бросались одуванчики, буйные сорняки, щавель в траве под белой сиренью…