под током, сжимавшимся от касания холодного мартовского воздуха. Джеймс был еще холоднее, изваяние изо льда, не мой друг, вообще не человек.

– После того как ты ушел наверх с Мередит, с Ричардом что-то случилось, – сказал он. – Как на Хэллоуин, только хуже. Он вывалился из Замка в этом… неудержимом бешенстве. Ты бы его видел. Как взрыв сверхновой. – Он медленно покачал головой, у него на лице мешались благоговение и ужас. – Рен и я, мы сидели за столом. Мы понятия не имели, что происходит, а потом он просто возник с таким лицом, как будто уничтожит все, что встанет у него на пути. Он направлялся в лес – зачем, понятия не имею, – и Рен попыталась его остановить… – Он запнулся, зажмурился, словно воспоминание было слишком близким и слишком болезненным, мучительным. – Господи, Оливер. Он схватил ее, и, клянусь, я подумал, что он ее просто сломает пополам, но он швырнул ее на траву через полдвора. И умчался в лес, бросив ее, а она же плакала. Это был кошмар. Я ее успокоил, как мог, мы с Пип ее уложили. Но она все плакала и повторяла: «Идите за ним, он себе навредит». И я пошел.

Я открыл рот, не веря своим ушам, но он не дал мне вставить ни слова.

– Не надо мне говорить, какой это был идиотизм, – сказал он. – Я знаю. И тогда знал. Но пошел.

– И нашел его. – Я уже видел, как оно разворачивалось. Ссора. Угрозы. Сильный толчок. Чересчур.

– Поначалу нет, – сказал Джеймс. – Таскался впотьмах, как дурак, звал его. Потом мне пришло в голову, что он мог спуститься к причалу. – Он пожал плечами, это движение было таким бессильным и жалким, что я почувствовал, как узел у меня в груди ослаб, хоть и совсем немного. – Я спустился с холма, но не увидел его. Дошел до лодочного сарая, просто чтобы убедиться, что он сдуру не натворил чего-нибудь, в воду там не прыгнул, и, когда я развернулся идти назад, он стоял передо мной. Он все это время ходил за мной по лесу, как в какой-то извращенной игре. – Теперь он говорил быстрее, словно все слова, которые он несколько месяцев держал в себе, сразу вылились наружу. – И я говорю: «Вот ты где. Пойдем обратно, там твоя сестра совсем плоха». А он говорит, ну, ты угадаешь, что он сказал: «О сестре моей не беспокойся». И я тогда: «Ну ладно. Все переживают. Вернись, и мы во всем разберемся». Он опять на меня так посмотрел – господи, Оливер, мне это потом неделями снилось – со всей ненавистью в мире сразу. На тебя так когда-нибудь смотрели?

На мгновение его, казалось, охватил тот же отупляющий страх, но потом он покачал головой и продолжил:

– Тогда-то все и началось. Он толкался. Он… дразнил. – Его голос взвился нервно и высоко, и он потер руки, потопал по земле, словно не мог согреться. – И он никак не хотел останавливаться. Как на Хэллоуин – давай поиграем. Я не повелся, и стало только хуже. Почему ты не дашь мне сдачи? Почему не пачкаешь руки? Давай поиграем, маленький принц, давай поиграем. Для него это была просто игра, но я испугался, и я пытался, я опять сказал, может, просто вернешься в Замок, поговорим с Рен? Поговорим с Мередит, все уладим. И тогда он взял и… он сказал…

Он замолчал, его лицо налилось некрасивой краснотой, словно слова эти были настолько грязны, что он не мог их повторить.

– Джеймс, что он сказал?

Он резко на меня посмотрел, вскинув голову, его рот сжался в жесткую ровную линию, глаза были темны и бездонны. Он был похож на Ричарда; даже голос был тот же, когда он заговорил:

– Почему бы вам с Оливером просто не признать, что вы голубая парочка, и не оставить моих девочек в покое?

Я смотрел на него, горло у меня сжималось, по мне медленно расползался холодным потом страх.

– И я сказал, – продолжал Джеймс, опять своим голосом: – «Не знаю, кто тебя убедил в обратном, но Мередит ты не хозяин, и ты уж точно не хозяин Рен. Допивайся до смерти, если хочешь. Я ухожу». А он меня не пустил.

– То есть как?

– Он хотел подраться. Не хотел меня отпускать без драки. Я попытался его обойти, но он меня сгреб и швырнул в дверь лодочного сарая. Она непрочная, там все старое, так что я просто упал внутрь, свалился на кучу барахла, которая там лежит. Он опять на меня бросился, и я просто схватил то, что попалось под руку, а это оказался багор.

Он замолчал, прижал ладонь к глазам, словно хотел стереть это воспоминание. У него тряслись губы. Он весь трясся.

– И что потом? – Я не хотел спрашивать, не хотел знать, не хотел слышать больше ни слова.

– А потом он засмеялся, – слабо сказал из-под ладони Джеймс. Я почти услышал этот звук, низкий, грозный смех Ричарда, звенящий в темноте. – Он засмеялся и сказал: давай, красавчик, давай, маленький принц, слабо тебе. И снова меня толкнул. Толкал меня до самого края мостков, повторяя: «Слабо тебе, слабо, не сможешь». Я оглянулся, а там уже вода, и я думал только о том, что было на Хэллоуин, и кто ему на этот раз помешает меня утопить? А он не затыкался, так и повторял, ты не сможешь, слабо тебе, слабо, и я… – Его рука соскользнула, прикрыла рот, глаза расширились от ужаса, словно он только сейчас понял, что натворил. – Я не хотел, – тихо застонал он из-под руки. – Не хотел. Но мне было так страшно, и я так злился.

Я увидел, как оно могло произойти. Удар наотмашь и наобум. Болезненный рывок отдачи. Неожиданные горячие брызги крови в лицо. Ричард в замедленной съемке валится в воду. Тошнотворный всплеск и еще более тошнотворная тишина.

– Оливер, я думал, он умер, – сказал он так тихо, что я едва его расслышал. – Клянусь, я думал, он уже мертв. И я не знал, что делать, я просто… побежал. По-моему, я на минуту спятил. Я побежал обратно в лес и мог бы бегать всю ночь, если бы не налетел на Филиппу.

Я оцепенел, пораженно замер в неподвижности.

– Ты – что?

Он рассеянно кивнул, словно толком не помнил, что было дальше.

– Наверное, она заволновалась, что я не вернулся, и вышла меня искать, и я просто на нее налетел. Чудо, что я ее не поранил, я так и держал в руке этот сраный багор – не знаю, что меня заставило его