Зал казался полупустым. Фил Каттер и Барб Гилд сидели в первом ряду вместе с шефом полиции Чарлтоном. И, если не считать темнокожего мужчины в старой кожаной куртке, в зале, кроме кучки репортеров, больше никого не было.

Кенникот взглянул на Фила Каттера. Тот сидел с самодовольной улыбкой на лице. Он подумал о Джо Саммерс и о подслушанном ею разговоре Каттера и Гилд. Прокуратура такое место, где карьерные взлеты и падения частенько целиком и полностью зависят от тех, кто там заправляет. Подобно заключенным, не желающим выдавать своих собратьев, или врачам, скрывающим ошибки коллег, или полицейским, прибегающим к круговой поруке, прокуроры редко высовывались, чтобы покритиковать «своих».

Кенникот вспомнил последние минуты, проведенные в домике Джо Саммерс. Закончив телефонный разговор с Грином, он посмотрел на нее:

— Мне надо бежать. Ты же знаешь своего отца. Он никогда не опаздывает в суд.

— Да уж, это мне известно.

Дэниел взглянул на полную еды тарелку.

— Прости, — сказал он и машинально понес ее на кухню.

— Ничего, ступай, — ответила Джо, подходя к нему и забирая из его рук тарелку.

На мгновение они замерли, ощущая близость друг друга. Он взял ее за локоть, она положила руку ему на плечо. Он поцеловал ее, а она не отпрянула. Это продолжалось одну-две секунды, но казалось — гораздо дольше.

Джо была единственным человеком, знавшим о том, как отчаянно он пытался успеть на заседание суда. Суда, где в роли судьи выступал ее отец. И констебль только что сказал, что Саммерса задержал телефонный звонок кого-то из близких.

— Спасибо тебе, Джо, — еле слышно прошептал Кенникот.

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! — возвестил секретарь, поправляя на плечах мантию и начиная традиционное вступление.

Появления Кенникота словно никто и не заметил.

Стоило секретарю сесть, как тут же поднялась Нэнси Пэриш.

— Ваша честь, я хочу немедленно обратиться к суду по безотлагательному делу. Я получила новые указания от своего клиента. Я намерена просить о своем отстранении от дела как адвоката, и, насколько мне известно, мой клиент хочет обратиться к суду с заявлением.

Сердце Кенникота заколотилось уже не от бега, а от волнения. После всей этой сумасшедшей гонки оставалось сделать несколько самых тяжелых шагов. С трудом сглотнув слюну, он толкнул деревянную дверцу-калитку и вышел на место, где обычно выступал адвокат.

Саммерс уставился на неожиданно вышедшего на первый план Кенникота. Пэриш тоже не отрываясь следовала за ним взглядом. Наблюдал за ним и Фернандес.

— Офицер Кенникот, — рявкнул Саммерс, — вы что себе позволяете?

— В данный момент я пришел сюда не как офицер полиции, — начал Кенникот, машинально поправляя галстук, — а как юрист. И в этом качестве я бы хотел обратиться к суду по срочному делу.

Саммерс пришел в замешательство.

«Вот и хорошо», — решил Кенникот.

Ему нужны эти секунды, чтобы поговорить с Фернандесом и убедить в необходимости отложить слушание дела, прежде чем Пэриш возьмет слово.

— Но у вас нет такой правоспособности в этом деле! — воскликнул Саммерс.

— Ваша честь, — твердо заметил Кенникот, — я могу возразить, так как фактически являюсь участником со стороны обвинения. Однако, и это более важно, я по-прежнему являюсь действующим членом Юридического общества Верхней Канады и, как таковой, считаю себя обязанным участвовать в представлении судебной власти. Я выступаю с заявлением, имеющим целью предотвратить то, что, на мой взгляд, может считаться серьезным злоупотреблением отправления правосудия.

— Впервые сталкиваюсь с подобным за тридцать лет работы, — пробормотал Саммерс.

Кенникот приблизился к Фернандесу.

— Вы должны попросить отложить слушание минут на десять, — прошептал он.

— Ваша честь, — Пэриш повысила голос, — ситуация не просто необычная, а предосудительная. Я должна немедленно сделать заявление.

— Грин только что встречался с матерью Кэтрин Торн. Вы обязаны это знать, — шептал Кенникот.

Фернандес посмотрел на Кенникота своими темными, широко раскрытыми от удивления глазами. Однако по его взгляду трудно было понять, о чем он думает.

— Что скажете, мистер Фернандес? — громогласно поинтересовался Саммерс.

— Одну минуту, ваша честь, — ответил Фернандес. Он казался необычно спокойным.

— Два года назад Кэтрин чуть до смерти не задушила свою мать, — тихо продолжал Кенникот. — Эллисон Торн, как и Брэйс, больше не может говорить.

— Мистер Фернандес! — гаркнул Саммерс.

По взгляду Фернандеса Кенникот пытался понять, о чем тот думает. Однако его глаза казались отрешенными.

— Грин просил меня передать вам, что именно поэтому миссис Торн не сказала ни слова, когда вы встречались с ней в декабре, — продолжал шептать Кенникот. — Поэтому она всегда носит на шее шарф. И поэтому доктор Торн всячески старался оградить ее от разговоров.

Кенникот надеялся, что тот в знак понимания ответит хоть кивком, но Фернандес не шелохнулся. Он будто стал еще спокойнее.

— Мистер Фернандес! — рявкнул Саммерс, побагровев от злости. — Мистер Кенникот!

— Прошу вас, ваша честь! — воскликнула Пэриш.

— Послушайте, Фернандес, — шипел Кенникот, — вы только что слышали, что Пэриш намерена оставить это дело. Брэйс собирается обратиться к суду. Он решил признать себя виновным в том, чего не совершал, ради своей жены, Сары Макгил. Она находилась в квартире, скрываясь за дверью. А их сын, тот, что страдает аутизмом, живет на том же этаже. Вы обязаны остановить слушание.

— Я попрошу судебных приставов вывести мистера Кенникота из зала суда за неуважение! — заорал Саммерс. — Мистер Фернандес?

Фернандес отвел глаза в сторону. Он посмотрел туда, где сидели Каттер, Гилд и Чарлтон. Фернандес кивнул, и Кенникот почувствовал, как по спине пробежал холодок.

«Нет, — подумал Кенникот. Его сердце заныло. — Что же я натворил?! Сам рассказал Фернандесу, как ему выиграть свое первое дело об убийстве. Все, что ему осталось сделать, — это дать Брэйсу признать себя виновным, и он — герой. А затем он переключится на Сару Макгил».

«Ну вот сейчас…» — решил Кенникот, ожидая, что Фернандес развернется к суду.

Однако вместо этого Фернандес перевел взгляд на одиноко сидящего в зале рабочего. Кенникот еще раз повнимательнее посмотрел на темнокожего мужчину и затем — вновь на Фернандеса. Сходство было очевидным.

Каменное лицо Фернандеса осветила мимолетная улыбка. Он вытащил из нагрудного кармана внушительных размеров ручку и, словно подавая какой-то знак этому человеку, который не мог быть никем иным, кроме как его отцом, повернулся к судье Саммерсу.