Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, я знаю.— Джексон поднял свой стакан и осушил его. Он достаточно поговорил, подумал он. Может быть, ему лучше вернуться на базу.
— Черт побери, меня подташнивает, когда я вижу на дороге задавленную собаку,— сказал парень с короткой стрижкой.
— А у кого не так? — спросил Джексон.— Черт побери, это вполне естественно. Это нормально! Никому не нравится… Но они отрубили головы этим собакам. Всем, сколько их там было. Ну, хорошо, если они это сделали, они должны были довести дело до конца. Они могли бы их сами закопать. Но… черт! Дерьмо! Что толку об этом говорить?
Сержант Джексон взглянул на Марси и на Мамашу Кэш, ожидая, что теперь его и в самом деле выкинут. Мамаша Кэш не любила нецензурных слов. Однако она промолчала.
Конечно, Джексон не мог видеть парня с короткой стрижкой, потому что тот сидел позади. Он тоже смотрел на Мамашу Кэш и делал ей знаки, приставляя палец к губам и показывая пачку денег.
— Иногда помогает, если выскажешься,— заметила Мамаша Кэш через некоторое время. .
— Вы так думаете? Мне по ночам снятся кошмары. А я не какой-нибудь хлюпик, который скулит от кошмаров. Я… Я выстрелил в японца, попал ему в ногу, и это меня ничуть не беспокоило… Весь этот чертов город был болен, и люди умирали так быстро, что мы не успевали запихивать их в мешки. И это на меня совсем не произвело впечатления… Но эти собаки…
— Какой город? — спросил парень с короткой стрижкой.
— Тарсус, конечно.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 АВГУСТА
20 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
Прошло меньше суток с того момента, как Энди Хэррин отдал сержанту Джексону фотоаппарат «Минольта», лежавший до того в его машине в отделении для перчаток. Сначала чутье подсказало Хэррину, что он натолкнулся на нечто необычное, самый важный рассказ за всю его карьеру. А потом возникло подозрение, что он сам стал жертвой самого дикого розыгрыша века. Охотился, как простофиля, за сенсацией и в результате потерял хороший фотоаппарат..
Фотоаппарат был его собственной идеей. Он вытянул из Джексона рассказ по кусочкам, поощряя его до тех пор, пока Джексон не сообщил ему все, вызвав у Хэррина полное доверие. Но ведь именно в этом и заключалась игра. Один заливал байки, второй развешивал уши. Теперь Хэррин уже не знал, кто из них был обманщиком, кто обманутым. Однако каждый раз, когда он анализировал рассказ, ему казалось невероятным, чтобы сержант мог придумать такое только для розыгрыша. Хмель сержанта, его гнев, терзание и страх потом, когда он сообразил, что много выболтал,— это тоже было в достаточной степени правдиво.
Хэррин придумал трюк с фотоаппаратом не столько для того, чтобы можно было доказать что-либо себе, а для того, чтобы убедить в правдоподобности рассказа Джексона других. В его фотоаппарате было несколько отснятых кадров, и Хэррин прекрасно помнил, что это были за снимки и когда он их отснял. Первые два кадра пленки запечатлели его племянницу в автобусе, когда она вернулась накануне домой из лагеря для скаутов. Следовательно, те снимки, которые Джексон сделает, чтобы подтвердить свой рассказ, будут сделаны уже после воскресного утра шестнадцатого августа.
Вся эта затея в предыдущую ночь казалась Хэррину такой подходящей, умной и удачной. Но теперь он сомневался. Он боялся, что Джексон разыгрывает его. Вероятнее всего то, что даже в том случае, если рассказ Джексона окажется правдой, он предпочтет не рисковать, так как будет бояться того, что Хэррин выполнит свою угрозу навести о нем справки в Дагуэе и укажет на него как на источник полученной им информации. Хэррин подумал, что это было фантастически умно с его стороны. Сделка заключалась в том, что, если Джексон будет сотрудничать с ним, он сохранит его имя в тайне.
Хэррин ходил по гостиной своего маленького деревянного дома на восточной окраине Солт-Лейк-Сити. В комнате для проявления пленки все было готово. Он специально взял домой из телевизионного центра, где работал кинооператором, пачку глянцевой фотобумаги. Все, что ему теперь надо,— это один подходящий свидетель. И дело было бы в шляпе. Дело покрупнее, чем Сонгми во Вьетнаме, и главно? — прямо здесь, в Юте, а не на расстоянии двенадцати тысяч миль. А потом — перед ним открывается Вашингтон или Нью-Йорк или, возможно, Лондон или Париж… Сладкая жизнь!
Он нервничал оттого, что не мог ничего сделать, чтобы хоть как-то ускорить приход сержанта. Хэррин садился, вставал, подходил к окну, возвращался к стулу. Услышав звук проходящей машины, снова бросался к окну, но машина проходила мимо дома и исчезала. Может быть, следующая машина или та, что после этой… Так он насчитал десять машин, прежде чем начал чувствовать себя… глупым, одураченным, бессильным, разозленным— все вместе.
Он налил виски. Один маленький глоток не повредит. Даже пойдет ему на пользу. Он почувствует себя спокойней, сможет взять себя в руки. Он опять начал думать, что это был розыгрыш. Обман, фантастически тонкая игра. Или… Возможны другие объяснения, не так ли? Сержанта могли назначить на какое-нибудь дополнительное дежурство. Может быть, его поймали с фотоаппаратом, когда он пытался снимать уцелевших? Если в том, что он говорил, была хоть частица правды, военные не позволят ему разгуливать с фотоаппаратом и делать фотографии для своего альбома. Конечно, достаточно опытный фотограф мог снимать «Минольтой» так, что никто и не заподозрит. Но был ли сержант достаточно умен для этого?
А может быть, он даже слишком ловок? Вспомнив о камере, Хэррин решил, что сержант надул его. Что ни говори, а история была просто фантастической. Такие вещи не могут происходить в США. Просто невозможно сохранить в тайне такую вещь. Слишком много людей об этом обязательно узнают, и кто-нибудь — рано или поздно — обязательно заговорит.
Было уже за полночь, прежде чем Хэррин сдался и понял окончательно, что сержант Джексон уже не позвонит в дверной звонок. Судьба ему не улыбнется: Париж, Рим, Лондон не обратятся к нему за. услугами. Он уже выпил почти всю бутылку виски за время четырехчасового ожидания и проклинал себя, как последнего идиота, ему было
