Лес окончился. Дорога пошла полем. Здесь ветер злобствовал еще сильнее, забивая дыхание и стремясь опрокинуть идущих в ночи мужиков навзничь.

Последний повстанческий полк казаков Троицкого острога встал. Федор Сидоров, видя, что за ним никого нет, вернулся назад.

– Ты чего топчешься на месте? – набросился он на Ерема Иванова, поставленного советом атаманов над двумя тысячами повстанцев. – До Веденяпина рукой подать!

– Потому и стал, что ворог рядом. Надо же к бою изготовиться. У пушкарей вон фитили замокли, зелье, поди, отсырело.

– Хорошо, готовься, – подумав, согласился Федор. – Токмо поторопи своих молодцов. Пушки-то все у тебя, на них надежда немалая. Да как появится дозор, пошли ко мне старшего. Я пока погляжу, что там в сотнях у Мартьяна Скакуна деется, – и, пришпорив коня, Федор Сидоров ускакал в хвост растянувшегося более чем на три версты повстанческого войска. Но он так и не нашел Мартьяна, выстрелы, крики, шум боя заставили повернуть его назад.

Напуганные неизвестностью, повстанцы сбивались в кучи, заполняя дорогу, мешая проезду. Протиснуться через это скопище мечущихся людей, стесненное с двух сторон высокими соснами, было невозможно. Федор кричал, призывая к спокойствию, хлестал плетью по головам, плечам, спинам мужиков, но пробиться вперед, туда, где кипел, судя по доносившемуся шуму, бой, так и не смог.

И вдруг случилось самою страшное. Кто-то, смалодушничав, крикнул: «Казаков побили! Спасайся, кто может!», и это послужило сигналом к всеобщей панике. Мужиков, жмущихся друг к другу, угнетенных темнотой ночи, мучившей всех неизвестностью, охватил страх. Враг был невидим, но он убивал, лилась кровь. Еще совсем недавно выходившее из ворот Темникова повстанческое войско радовало глаз своим видом и готовностью к победе, сейчас представляло из себя огромную толпу испуганных, обезумевших от страха людей.

Тщетно пытался остановить бегущих мужиков атаман. Он перегородил крупом лошади лесную дорогу, но и это не помогло. Его смяли, потащили вслед за собой и, чтобы не быть раздавленным тысячами сапог, Федор Сидоров был вынужден бежать вместе со всеми.

Поход на Веденяпино закончился разгромом повстанцев, с полками воеводы Ивана Лихорева бился только полк казаков Троицкого острога, остальные же повстанцы, охваченные паникой, разбежались кто куда.

Когда поутру стрельцы подсчитали трофеи, то оказалось, что захвачено семь пушек, так ни разу не выстреливших, до двадцати пудов зелья, ядра, шестнадцать знамен.

Сон не приходил. Алёна лежала на лавке, запрокинув голову и глядя в потолок, думала. Тревожные мысли роились в голове, разгоняя сон. На душе было неспокойно. Хотелось встать и скакать туда, где, может быть, уже бились с врагом ее товарищи.

Напротив, возле окна, похрапывал поп Савва.

Вдруг резкий порыв ветра распахнул ставни, ударил в окно. Ветер ворвался в горницу, загасил свечу. Алёна бросилась к окну, распахнула его. В лицо хлестко ударили капли дождя со снегом. Преодолевая сопротивление ветра, она с трудом поймала створки ставень и затворила их.

«В этакую непогоду ушло войско. Ветер, что пес, с привязи сорвавшийся, злобится и кидается на людей. Промокли, должно, сердешные. А я тут, в тепле. Хотела с войском ехать, так нет же: Федор на совете убедил атаманов, чтоб осталась».

Алёна на ощупь прошла к столу, засветила свечу.

«Как долго тянется ночь, скорее бы рассвет. А там, поди, и вестник явится от Федора Сидорова, до Веденяпина-то всего ничего – восемнадцать верст. Хорошо, если бы побили мужики стрельцов, а то совсем пало духом войско, того и гляди разбегутся мужики по деревням. Запугал Долгорукий пытками да казнями народ честной, робость мужиков одолевает, сомнение в правоте нашего дела гложет мужицку душу».

Заслышав скрип отпираемой двери и топот сапог, Алёна бросилась из горницы.

– Кто приехал? – крикнула она, завидев в конце коридора неясные тени.

– Вестник с Прохоровской заставы, – подал голос приехавший мужик.

– А кто с тобой?

– Я это, матушка, Пантелей, – отозвался начальник охраны.

– Чего не спишь, старый?

– Погодка-то на дворе негожая, разбередила, оттого и не сплю.

Алёна вернулась в горницу, за ней вошли дед Пантелей и посланец дальней заставы. Засветив свечи, воткнутые в настенный светец, Алёна, повернувшись к вестнику, спросила:

– С чем приехал?

Сбросив с плеч промокший плащ и утерев поданной дедом Пантелеем расшитой распашницей лицо, посланец ответил:

– С плохими я вестями, матушка. Надысь пришел к нам на заставу стрелец, говорит-де воевода Долгорукий готовит посылку побить мужиков на засеках. Мы в Кременки Артюшку нарядили, он-то и довел, что стрельцы в сборе и утром пойдут походом на нас. Поведут те полки полковники рейтарские Иван Лукин да Василий Челюскин, а стрелецкие полки поведут головы московских стрельцов Васька Пушечников, Лопухин Петр, Гришка Остафьев и Лука Грамотин. Полков числом шесть, с пушками и обозом. Андрей Темин поскакал на засеку Игната Рогова упредить, а меня старшой к тебе направил.

– Да, невеселы вести твои, – вздохнув, сказала Алёна и задумалась.

Прошло немало времени, прежде чем посыльщик дальней заставы, уставший стоять у двери в грязной луже, набежавшей с его промокшей насквозь одежды, напомнил о себе:

– Может, я пойду, – неуверенно произнес он.

– Да, да, конечно, – встрепенулась Алёна и покраснела, досадуя на себя за выказанное невнимание к молодцу, которого бил сильный озноб: видно, перемерз в дороге. – Ты уж, деда, налей вестовщику чарку хмельного для сугрева да грудь водкой разотри, а то занедужит, – попросила она деда Пантелся, провожая обоих мужиков из горницы. – Да как приедет кто от Федора, немедля ко мне веди!

Вести, полученные с Прохоровской заставы, озадачили Алёну.

«Что ж, к бою со стрельцами мужики готовились, для того и засеку возвели, – думала она. – Токмо вот как они поведут себя в бою, не побегут ли? А тут ко всему еще и Федор увел добрую половину войска, а само главное – пушки при нем. Быстрее бы уж возвертались. Подумавши, можно было бы стрельцам в спину ударить, как на засеку пойдут, успел бы токмо Федор Сидоров с лихоревским обозом управиться».

Алёна, накинув на плечи зипун, вышла на крыльцо.

Ветер поутих, да и дождь шел реже. По всему было видно, что к утру погода наладится.

Вдруг из темноты раздался голос:

– Кто таков, отзовись! Не то стрелять буду!

– Я это, – откликнулась Алёна караульному. – Как вы там, не позамерзли?

– Нет, матушка. Нам дюже тепло, службой греемся, – со смехом ответил молодец охраны. Ему вторило еще несколько голосов.

Алёна постояла еще немного и, почувствовав проникающий под зипун холод, хотела уйти в горницу, как вдруг ей почудился конский топот. Сквозь шум дождя он был еле различим, однако чуткое, настороженное ухо уловило его. Алёна замерла. Теперь перестук лошадиных копыт стал явственнее.