– Никак едут! – крикнула Алёна.

Из темноты выскочил воротный сторож и побежал к воротам. Вскоре в створе показался всадник. Отдав повод подскочившему молодцу, шатающейся походкой он направился к крыльцу, на котором стояла Алёна.

– Федор, ты? – удивленно воскликнула она, признав по раскачивающейся, грузной походке атамана.

Подойдя к крыльцу, Сидоров выдохнул:

– Я!

– А где же войско?

– Где? Долог о том разговор, пойдем в горницу, – устало прохрипел атаман и затопал сапогами по ступеням крыльца. – Пойдем, сестра Алёна, повинюсь. Видишь ли, войско, дорученное мне, растерял. Плохой из меня атаман…

– Как же так, Федор? – упавшим голосом проронила Алёна. – Семь тысяч мужиков, неужто всех положил?

– Сколь полегло – не ведаю. Думается мне, что не много, а вот привел в Темников всего четыре сотни, остальные же мужики разбежались, не приняв боя.

Еще не до конца осознав случившееся под Веденяпином, Алёна поняла, что это начало конца. И когда утром прискакал посыльщик с заставы, что поставлена была под Кременками, с вестью о походе воеводы Щербатова на Темников, она не удивилась и приняла это как должное.

Отдав под начало Федору Сидорову все имеющиеся в Темникове силы, а повстанцев в городе насчитывалось шесть сотен, она приказала ему двигаться навстречу полкам воеводы Щербатова и учинить со стрельцами бой. Коли враг окажется сильнее, то, наказала она Федору, уводить мужиков на большую темниковскую засеку и биться там со стрельцами до конца. Ну а ежели и там побьют повстанцев, то идти с засеки в Темников и садиться в осаду.

С тем и увел Федор Сидоров шесть сотен повстанцев навстречу двухтысячному стрелецкому войску, над которым поставил боярин Долгорукий своего ближнего товарища князя Константина Осиповича Щербатова, повелел идти ему споро, без обозов, лесными дорогами к Темникову.

– Бражничаете? – скривив рот в презрительной усмешке, пробасил протопоп темниковский отец Мавродий, с шумом входя в горницу, где за длинным столом, уставленным сулейками и ендовами, чашами и блюдами с остатками кушаний, сидели еще не отошедшие после затянувшейся за полночь попойки гости сына боярского Максима Веденяпина и он сам.

Все присутствующие в горнице уставились на утреннего гостя, лица их были серы, перекошешы с перепою, глаза красны от бессонно проведенной ночи.

– Погубит вас, неразумных, сие питье, – сев за стол и брезгливо отстранив серебряную чашу от себя, возвыся голос, изрек протопоп.

– Ты что, отец, так сердит ноня, – пьяно ворочая языком, просипел Максим Веденяпин, – или дело какое ко мне есть?

– С делом шел я, да вот не знаю теперь, говорить ли о нем? – развел руками протопоп.

– Говори, отче! – боднул головой Петр Хребтин, бывший в застолье. – Вино нам не помеха!

Отец Мавродий оглядел бражников испытывающим взглядом и, перекрестясь, начал:

– Только что у меня был посланец от Хмыря. Говорил-де воров под Веденяпином побили, и те бежали, оставив и пушки, и зелье, и знамена.

– Слава тебе, Господи! – перекрестились сидевшие за столом лучшие градские люди. – Скоро и всех остальных воров карающая десница Господня коснется! Дай, Боже, удачи в походе супротив воров избавителю нашему – боярину Долгорукому и славным его воеводам.

Протопоп поднялся и, распростерши руки над столом, прогудел, словно сполошный колокол:

– А еще говорил он, что те сотни мужиков, кои оставлены были в бережении держать город, уведены, а на воеводском дворе одна вор-старица осталась да с ней десяток казаков охраны. Акромя них да еще четверых воротных сторожей, воров в городе нет. Само время имать старицу.

Услышав, что город оставлен повстанцами, гости повскакивали с лавок, зашумели, загалдели, разом расхрабрились, предлагая всяк свое.

– Побить воров!

– На кол старицу посадить, пущай мучается!

– Повесить колдунью!

– На костер ее!

Оставив попытки успокоить гостей, протопоп подошел к Максиму Веденяпину и тихо сказал:

– Велел Хмырь передать тебе, чтобы послал ты гонца к воеводе Ивану Лихореву да обсказал ему бы то, что в Темникове деется, и чтоб он, воевода, сюда не мешкая скакал, пока воров в городе нет.

Понимающе кивнув головой, Максим Веденяпин встал и, выйдя из-за стола, нетвердой походкой пошел в примыкающую к горнице светелку. За ним следом, не привлекая внимания, бочком проскользнул в двери Григорий Мосин. Немного погодя, вошел в светелку и Семен Хворостин.

Веденяпин, плотно закрыв дверь, зашептал:

– Ближе всех от Темникова воевода Лихорев стоит, к нему ты и поедешь, – ткнул он пальцем в грудь Григорию Мосину. – Скажешь, чтобы он поспешил город занять, а мы тут ему пособим в том. Тебе же, Семка, – обернулся он к Хворостину, – мужиков поднимать. Собери по Темникову всех, кто государю нашему верен, кто от воров отложился. Надобно вора-старицу имать.

Дед Пантелей недоумевал: «Как же так, кругом ворог, повстанческие отряды пошли биться со стрельцами, а Алёна все медлит, не идет к войску? Уже и последние сотни казаков ушли из города, даже охранная сотня ушла с атаманом Сидоровым, на том настояла Алёна, а она до сих пор чего-то ждет. Чего?»

Пантелей, вконец измучившись от неведения, подошел к Алёне со словами:

– Ты уж, матушка, прости меня Христа ради, может, что неумное скажу, но ответь ты мне, старому пню, почто здесь маемся, когда товарищи наши с ворогом бьются?

Алёна, улыбнувшись, ответила:

– Ты, деда, никак усомнился во мне? Думаешь, поди, что я собралась живота своего спасать, коли доселе сижу в тереме воеводском.

– Нет, матушка, – замотал головой дед Пантелей.

– Подумал, деда, подумал. Оно-то, конечно, всем жить хочется: и тебе, и мне, и ему, – кивнула она на сидевшего у окна попа Савву, – токмо я свой крест на других не возложу, сама до конца донесу, каков бы он тяжел ни был.

Помолчав, Алёна продолжала:

– А сидеть нам здесь осталось малую толику. Как только со старого Темниковского Городища подойдет три сотни казаков, так и поедем на засеку. Негоже город без присмотра оставлять, – пояснила Алёна.

– Так можно лошадей готовить? – обрадованно воскликнул дед Пантелей.

– Готовь. Я гонца в Городище давно услала, скоро и сотням здесь быть. Да вот вроде бы и они, – кивнула она на окно, через которое приглушенно доносился шум со двора. – Хотя постой! Никак выстрелы?

Алёна, поп Савва и дед Пантелей припали к окнам: на дворе четверо молодцов из охраны отбивались от наседавших на них более чем двух десятков лучших градских людей, многие из которых были пьяны и лезли на казаков без опаски, рьяно размахивая саблями и бердышами. Вглядываясь в лица нападавших, Алёна признавала знакомых купцов, приказных, детей боярских, помилованных ею при захвате Темникова.