– Тебе пока лучше выйти, лучше выйти.

Сяо Яньцю вернулась в зал, где проходила репетиция, издалека она стала наблюдать за окном кабинета Бинчжана. От этого окна теперь зависела ее судьба. Репетиция закончилась, все разошлись, и в опустевшем зале остался лишь одинокий силуэт Сяо Яньцю. Она томилась в ожидании результата. Заходящее солнце отбрасывало в пространство последние лучи, в которых виднелись зависшие в воздухе частички пыли, ярко-оранжевый отсвет наполнял зал необъяснимо приятным ощущением душевной теплоты. Листья деревьев словно увеличились в зареве заката, но их очертаний уже было не разглядеть. Сяо Яньцю, скрестив руки, ходила из одного конца зала в другой. Наконец она дождалась сигнала от Бинчжана, который высунул из своего окна голову и руку. Сяо Яньцю не могла разглядеть выражения его лица, но она заметила, что он ей машет. Бинчжан махал изо всех сил, наконец он даже сжал пальцы в кулак. Сяо Яньцю поняла его жест. Придерживаясь за тренажерный станок, она залилась слезами, потом медленно сползла по стенке вниз. Уже оказавшись на полу, Сяо Яньцю разрыдалась. Она целиком отдалась своим чувствам, в которых проявилось чудо спасения от великого бедствия. Сколько счастья было в этих слезах, сколько радости. Сяо Яньцю, опершись о стул, потом о его спинку, наконец уселась. Теперь, уже сидя на стуле, она спокойно плакала и тихо проникалась своим счастьем и радостью. Утирая слезы, она всерьез упрекала себя за то, что, когда возродилась их труппа, она не объяснила Чуньлай, что если та встанет на путь актрисы, то ей уже нельзя будет идти на попятную. А она сама, ей уже столько лет, ну о какой цинъи может идти речь в ее возрасте? И она еще метит на роль основного состава. Все складывается к лучшему! Так или иначе, Чуньлай уже доросла до нужного уровня, к тому же Чуньлай – это та же она, просто в другом обличье. Если только Чуньлай прославится, можно будет считать, что в ней продолжится и ее собственная жизнь. Размышляя в этом направлении, Сяо Яньцю вдруг почувствовала, что ей полегчало, у нее с души словно камень свалился. Она откажется, откажется от всего. Сяо Яньцю глубоко выдохнула и разом взбодрилась.

Снижение веса – это настоящая болезнь: уходит медленно, а приходит быстро. Не прошло и нескольких дней после снятия ею ограничений, как красная стрелка весов тут же очнулась, возвращая вес Сяо Яньцю к прежним параметрам и даже зашкаливая еще на полкилограмма, что было своего рода бонусом. Первое время Сяо Яньцю пребывала в состоянии умиротворения, но, набрав прежний вес, раскаялась. Казалось бы, свое счастье она уже держала в руках, и вот оно ускользнуло, конечно же, ей было отчего сокрушаться. Сяо Яньцю глядела на весы, и ее настроение падало тем ниже, чем выше ползла красная стрелка. Однако Сяо Яньцю не позволяла себе огорчаться, она не то чтобы просто противилась проявлению грусти, она вообще не допускала появления у себя тягостных мыслей, уничтожая их сразу, как только они появлялись. Дав обещание отказаться от основной роли, Сяо Яньцю поначалу предполагала, что сердце ее успокоится. Но не тут то было. Мысли о возвращении на сцену начали бередить ее душу с новой силой. Но ведь она лично в присутствии Бинчжана дала обещание отказаться от роли основного состава. Это обещание напоминало меч, Сяо Яньцю своими глазами наблюдала, как этот меч разрубил ее на две части: одна ее часть осталась на берегу, а другая была погребена под толщей воды. И в момент, когда одна Сяо Яньцю намеревалась вынырнуть на поверхность, другая Сяо Яньцю, нисколько не колеблясь, сталкивала ту ногой в воду. Одна чувствовала, как задыхается другая, а той, другой, оставалось лишь осознать бездушный замысел своего убийства. Глаза обеих переполняла алчность, в перекрещенных взглядах таилась злоба. Сяо Яньцю, в свою очередь, отчаянно боролась и с той и с другой и уже выбилась из сил. Она сделала свой выбор в пользу еды и теперь ела взахлеб, словно утопающий. С соответствующей скоростью увеличивался и ее вес. Возвращающиеся килограммы не только очищали путь для Чуньлай, они были самым надежным средством, останавливающим Сяо Яньцю на пути всякой борьбы. Впервые в жизни Сяо Яньцю обнаружила у себя такой аппетит, она ела прямо-таки за двоих. Коллеги Сяо Яньцю с самого начала наблюдали все те аномальные изменения, которые происходили в ее облике. И вдруг, в тот самый момент, когда ее диета стала приносить явный эффект, эта молчаливая женщина сорвалась. Никто не знал, что именно решила Сяо Яньцю, однако окружающие заметили, что на ее лице снова заиграл румянец, а во время пения у нее восстановилось правильное дыхание, голос укрепился. Кто-то предположил, что последней каплей для Сяо Яньцю стал тот прокол во время репетиции. Иначе бы эта волевая женщина никогда так резко не отступила. Но действительно странным казался не только отказ Сяо Яньцю от диеты. Практически все заметили, что с того момента, как «Побег на Луну» начали репетировать совместно с оркестром, Сяо Яньцю вдруг сама вырвалась из процесса. Вместо нее практически всегда пела Чуньлай, в то время как Сяо Яньцю брала стул и садилась напротив, подсказывая и направляя. Сяо Яньцю всем свои видом излучала радость, это выглядело как некоторый наигрыш, словно в их домашний холодильник поместилось солнце. Ей неизбежно приходилось нарочито приукрашивать свои чувства. Сяо Яньцю вкладывала в Чуньлай все свои силы, со стороны она уже походила не на актрису, а на режиссера, у которого, строго говоря, единственной подопечной была Чуньлай. Никто не понимал до конца, что происходит с Сяо Яньцю, что зреет в голове этой женщины и что из всего этого выйдет.

Когда Сяо Яньцю приходила домой, на нее разом наваливалась усталость. Эту усталость можно было сравнить с едким густым дымом придорожных костров, в которых сжигались влажные осенние листья. Дым, кружась и обволакивая, проникал прямо внутрь Сяо Яньцю. У нее, похоже, уставали даже глаза: взглянув на что-либо, она подолгу могла смотреть в одну точку, ленясь перевести взгляд. Время от времени она распрямлялась и пыталась сделать глубокий вздох, словно желая избавиться от дыма в груди. Однако все ее попытки продышаться не давали результата, так что, попробовав несколько раз, ей приходилось оставлять свои попытки.

Рассеянный вид Сяо Яньцю, разумеется, не ускользнул от Мяньгуа. Ее полумертвое состояние не могло не привлечь его внимания. Она уже два раза подряд отказывала Мяньгуа в постели, один раз проявив полную отрешенность, а второй – нервозность. У нее был такой вид, будто бы Мяньгуа вместо занятий любовью хотел разом перерезать ей глотку. Мяньгуа уже несколько раз делал ей неоднозначные намеки, но она их никак не воспринимала. Похоже, что сердце этой женщины разорвалось и ничто уже не могло привести ее в чувство.

7

Бинчжан застал Сяо Яньцю за ее занятиями с Чуньлай, когда те отрабатывали постановку поз. У Чуньлай вхождение в определенную картинную позу всегда было слабым местом. Ведь позы в китайской драме не только передают психологический портрет героя, но также беззвучно задают настрой всему спектаклю. У каждой позы есть свое логическое обоснование, свои эстетические черты. Самым сложным в постановке позы является соблюдение чувства меры, ведь само искусство – это не что иное, как действие в определенных рамках. Сяо Яньцю раз за разом показывала, как именно следует входить в образ. Обуздывая свои чувства, она довела свой голос чуть ли не до крика. Ей так хотелось продемонстрировать окружающим свою увлеченность процессом, пусть они видят, что все у нее в порядке, что она всем абсолютно довольна, что она ничуть не обижается и настроение у нее такое гладкое, словно по нему прошлись утюгом. Она не только является самой успешной актрисой, она еще и самая счастливая женщина в этом мире, а также самая любимая жена.