Усевшись, гостья вздохнула.

– Эстер, что происходит? Я прежде не бывала в суде и теперь ничего не понимаю. Говорили, что мистер Рэтбоун – блестящий адвокат, а он сидит сложа руки. Я бы и то справилась лучше! Пока он только доказал, что Таддеуш не изменял жене ни с Луизой, ни с какой-либо другой женщиной. Да еще то, что Александра была в этом уверена. Но какой от этого прок? – Лицо Эдит страдальчески скривилось. – Положение Александры теперь даже хуже, чем в начале процесса. Исчезла единственная причина, которая хоть как-то все объясняла. Ведь она же сама во всем призналась! И мистер Рэтбоун этого даже не отрицает. Почему, Эстер? Что он делает?

Мисс Лэттерли ничего не говорила подруге о своих страшных открытиях и до сих пор сомневалась, имеет ли она на это право. Не подведет ли она Оливера, сломав какие-нибудь его планы, связанные с опросом свидетелей? Что, если преданность своему семейству возьмет верх в душе Эдит и она предупредит родственников о грозящей им опасности? Да и поверит ли она вообще в то, что услышит?

Нет, Эстер не имела права так рисковать. Не ее жизнь и не ее ребенок были поставлены сейчас на карту.

Она села в кресло напротив подруги.

– Я не знаю, – солгала она, глядя ей в глаза и ненавидя себя за эту ложь. – У меня есть лишь догадки, и было бы нечестно по отношению к тебе и к мистеру Рэтбоуну говорить о них сейчас. – Она видела, как вытянулось лицо Эдит, и поспешила добавить: – Но я уверена, что у него имеется какой-то план.

Типлейди растерянно смотрел то на одну, то на другую собеседницу.

– Правда? – спросила миссис Собелл. – Пожалуйста, не обнадеживай меня зря, Эстер! Это жестоко.

Майор набрал воздуха в грудь, собираясь что-то сказать, но встретился с ними обеими взглядом и раздумал.

– Надежда есть, – твердо сказала мисс Лэттерли. – Хотя насколько она велика – не знаю. Все зависит от того, удастся ли Оливеру убедить присяжных…

– В чем? – перебила ее Эдит. – В чем он может их убедить? Она это сделала! Даже сам Рэтбоун это признает! Чего еще ждать?

Эстер колебалась. Она была рада, что этот разговор зашел при майоре: общаться с подругой с глазу на глаз было бы еще хуже.

Печально улыбнувшись, миссис Собелл продолжала:

– Рэтбоун не сможет сделать так, чтобы ее оправдали. Таддеуш был ужасно добродетельным во всем. – Она внезапно нахмурилась. – Мы даже до сих пор не знаем, почему она это сделала. Не собирается же он доказывать, что Александра сошла с ума? По-моему, она не сумасшедшая… – Эдит взглянула на майора. – Меня вызывают в суд. Что мне делать?

– Давать показания, – ответила Эстер. – Больше ничего не остается. Просто отвечай на вопросы, и всё. Будь честна. Не гадай, чего от тебя хотят. Рэтбоун умеет спрашивать. Если присяжные заметят, что ты стараешься ему помочь, тебе могут не поверить. Главное, не лги – о чем бы он тебя ни спросил.

– Но о чем он может меня спросить? Я ничего не знаю.

– Понятия не имею, о чем он тебя спросит, – устало промолвила мисс Лэттерли. – Он не откроет мне этого, даже если я его попрошу. Но я не вправе допытываться. И так даже лучше. Однако я уверена: у Оливера есть план. И он должен сработать. Пожалуйста, поверь мне и не требуй от меня невозможного!

– Извини. – Эдит встала и подошла к окну, двигаясь куда менее грациозно, чем раньше. – Когда суд кончится, я все равно собираюсь искать работу. Знаю, мама будет в бешенстве, но я уже задыхаюсь под одной крышей с ней. Я трачу свою жизнь попусту. Плету никому не нужные кружева и малюю никуда не годные акварели, ужасно играю на фортепиано, и слушают меня исключительно из вежливости. – Внезапно ее голос дрогнул. – Мне тридцать три, а я чувствую себя старухой… Эстер, мне страшно, что однажды я проснусь и обнаружу, что состарилась, что жизнь прошла, а я так и не сделала ничего стоящего. – Она замолчала, продолжая стоять к ним спиной.

– Ты должна найти себе занятие, – твердо сказала мисс Лэттерли. – Пусть трудное, малооплачиваемое, даже неблагодарное – все лучше, чем просыпаться каждое утро, зная, что и этот день будет потерян. Кто-то сказал: чаще всего мы сожалеем не о том, что сделали, а о том, чего нам так и не удалось сделать. Как верно! Ты здорова. Так не лучше ли служить другим, чем никому?

– Поступить на службу? – У миссис Собелл вырвался нервный скептический смешок.

– Ну, я вовсе не так требовательна! Этого твоя мать все-таки не заслужила. Я имею в виду – помогать беднягам, тем, кто слишком стар или немощен, чтобы помочь себе… – Женщина запнулась. – Конечно, это не приносит никакого дохода и, вероятно, тебе не подойдет…

– Да, боюсь, не подойдет. Мама мне этого не простит, и придется искать пристанище, и тогда мне потребуются деньги, которых у меня нет.

Внезапно майор Типлейди кашлянул:

– Вы все еще интересуетесь Африкой, миссис Собелл?

Его гостья обернулась, широко раскрыв глаза.

– Вы предлагаете мне поехать в Африку? Но каким образом? И кому я там буду нужна? А как бы хотелось…

– Нет, не поехать. – Майор стал пунцовым. – Я… э… Я не уверен, конечно…

Эстер не пришла ему на выручку, хотя уже прекрасно поняла, к чему он клонит.

Военный бросил на нее отчаянный взгляд, и сиделка ободряюще улыбнулась ему в ответ.

Эдит ждала.

– Э… – Типлейди снова прокашлялся. – Я думал… Я полагал, что могу… Я имею в виду, что если вы говорили серьезно насчет интереса публики… Мне кажется, я мог бы написать мемуары об Африке и… э…

Его гостья все поняла и просияла от восторга:

– Вам нужен секретарь? О, это было бы великолепно! Я о таком и не мечтала! «Мои приключения в Африке» майора… майора Типлейди. Как ваше имя?

Подопечный Эстер покраснел до корней волос и отвел глаза.

Его сиделка знала лишь его инициал – «Г». Майор всегда подписывал конверты только так: инициал и фамилия.

– Имя автора обязательно, – настаивала Эдит. – Я так и вижу его в золотом тиснении… Как вас зовут, майор?

– Геркулес, – тихо сказал он, бросив на нее умоляющий взгляд.

– Великолепно! – воскликнула молодая женщина. – «Мои африканские приключения» майора Геркулеса Типлейди. Можем мы приступить к работе сразу, как только закончится весь этот судебный кошмар? Это самое радостное событие в моей жизни за последние годы!

– В моей – тоже, – признался будущий писатель, чье лицо приобрело совсем темно-багровый оттенок. Он был счастлив.

Эстер встала и вышла распорядиться насчет завтрака. Прикрыв за собой дверь, она тихо прыснула со смеху. Женщина смеялась от облегчения и внезапно вспыхнувшей надежды – по крайней мере, за свою подругу и за пациента, к которому успела привязаться.

Пусть одно, но все-таки светлое событие.

Монк встретил уик-энд в самом скверном расположении духа, и не потому, что расследование зашло в тупик. Напротив, оно вышло из тупика, но принесло ему тяжелое разочарование. Певерелл Эрскин нравился Уильяму. Однако выходило, что он – именно тот, кого они ищут. Зачем еще ему дарить ребенку такие дорогие безделушки? Кассиану не требовались ни перочинный нож, ни шелковый носовой платок. Золотой брелок для карманных часов тоже был непозволительной роскошью для восьмилетнего ребенка и, несомненно, указывал на профессию Певерелла. Сами Карлайоны были людьми военными и предпочли бы брелок с армейской символикой.