Далее, если обратиться к показателям личности двух охранников, оказавшихся самыми жестокими и склонными к садизму по отношению к заключенным, Хеллмана и Арнетта, то окажется, что оба они получили обычные, средние показатели по всем шкалам личности, кроме одной. Их показатели отклонялись только по шкале маскулинности. Проницательный сторонник теории личности мог бы предположить, что Хеллман, наш мерзкий Джон Уэйн, получил по шкале маскулинности самые высокие показатели. Но на самом деле результаты оказались прямо противоположными: по шкале маскулинности Джон Уэйн получил самые низкие показатели не только среди всех охранников, но и среди всех заключенных. Напротив, Арнетт получил самые высокие показатели по этой шкале среди всех охранников. Психоаналитики наверняка предположили бы, что жестокое, доминирующее поведение Хеллмана и его изощренные «гомосексуальные» игры были реакцией на «немужественные» черты его характера, возможно, даже на скрытую гомосексуальность. Но прежде чем предаваться психоаналитической лирике, я должен отметить, что в дальнейшем, а с тех пор прошло 35 лет, не было ни одного повода назвать Хеллмана иначе, чем хорошим мужем, отцом, успешным бизнесменом и гражданином с развитым чувством гражданского долга.

Шкалы самооценки настроения. Дважды, во время исследования и сразу после дебрифинга, каждый из студентов получил контрольный список прилагательных, описывающих их текущее настроение. Мы объединили эти прилагательные в группы, описывающие плохое и хорошее настроение, а также степень активности и пассивности. Как и следовало ожидать из наблюдений за состоянием заключенных, они отмечали в три раза больше негативных прилагательных, чем позитивных, и намного больше негативных прилагательных, чем охранники. Охранники демонстрировали немного больше негативных эмоций, чем позитивных. Другое интересное различие между двумя этими группами: в состоянии и настроении заключенных было больше колебаний. В ходе исследования изменения настроения происходили у них в два-три раза чаще, чем у относительно эмоционально стабильных охранников. По шкале активности — пассивности показатели заключенных были в среднем в два раза выше, что указывает на вдвое более выраженное внутреннее «возбуждение», чем у охранников. Тюремный опыт оказал негативное эмоциональное воздействие и на охранников, и на заключенных, но у заключенных оно было более глубоким и привело к более выраженной эмоциональной нестабильности.

Сравнивая заключенных, оставшихся до конца, с теми, кто был освобожден раньше, мы видим, что настроение у первых было окрашено в гораздо более негативные тона: они испытывали депрессию и чувствовали себя несчастными. Когда испытуемые оценивали себя по шкалам настроения в третий раз, сразу после того, как узнали, что эксперимент окончен (испытуемые, освобожденные раньше, узнали об этом на общей встрече), изменение настроения в лучшую сторону было очевидно. Все бывшие заключенные выбрали прилагательные, характеризовавшие их настроение как менее негативное и намного более позитивное. Количество негативных оценок уменьшилось с 15,0 (очень высокое значение) до 5,0 (низкое значение), а количество позитивных оценок выросло с 6,0 до 17,0. Кроме того, теперь они чувствовали себя менее пассивными, чем во время эксперимента.

В целом, с помощью указанных шкал настроения не было выявлено особых различий между заключенными, освобожденными раньше, и теми, кто выдержал все шесть дней. Я с облегчением отметил, что к концу исследования обе группы студентов вернулись к нормальному эмоциональному состоянию, зафиксированному до эксперимента. Вероятно, такое быстрое возвращение к норме отражает «ситуационную специфичность» депрессивных и стрессовых реакций, которые испытывали студенты, играя свои необычные роли.

Этот вывод можно интерпретировать по-разному. Эмоциональное воздействие тюремного опыта было временным, и заключенные быстро вернулись к нормальному базовому уровню цастроения, как только исследование было завершено. Это также подтверждает «нормальность» участников, которых мы так тщательно отобрали. Они быстро восстановились, что свидетельствует об их общей эмоциональной стабильности. Однако одни и те же реакции среди заключенных могли быть вызваны самыми разными причинами. Те, кто остался до конца, обрадовались новой свободе и гордились тем, что пережили все испытания. Те, кто был освобожден раньше, больше не испытывали стресса и восстановили эмоциональное равновесие, как только закончилась негативная ситуация. Возможно, позитивные эмоциональные реакции были связаны и с радостью от того, что остальные заключенные тоже вышли на свободу, — это облегчало чувство вины, которое они могли испытывать, освободившись раньше времени, тогда как их товарищам пришлось остаться и пережить новые испытания.

Хотя некоторые охранники указали, что жалели о досрочном завершении исследования, но в целом они тоже были рады, что оно закончилось. Средние позитивные показатели в их группе выросли более чем вдвое (с 4,0 до 10,2), а довольно низкий негативный показатель (6,0) стал еще ниже (2,0). Поэтому в целом они также смогли восстановить эмоциональное равновесие, несмотря на свое активное участие в создании ужасных условий в нашей тюрьме. Несмотря на такую перемену настроения, некоторые из этих молодых людей жалели о том, что делали, а также о том, что не смогли прекратить злоупотребления, о чем уже говорилось при обсуждении их реакции после эксперимента и в ретроспективных дневниках.

Анализ видеозаписей. Мы записали на видеопленку 25 отдельных эпизодов взаимодействия между охранниками и заключенными. Затем каждый эпизод или сцену мы оценили по десяти поведенческим (и вербальным) категориям. Два эксперта, не принимавших участия в исследовании, независимо друг от друга оценили видеозаписи; их оценки оказались достаточно близкими. Оценка происходила по следующим категориям: заданные вопросы, отданные приказы, предложенная информация, общение, индивидуализирующее (позитивное) или деиндивидуализирующее (негативное), высказывание угроз, сопротивление, помощь другим, использование инструментов (с той или иной целью) и демонстрация агрессии.

Как показано на рисунке, обобщающем эти результаты, в целом во взаимодействии между охранниками и заключенными преобладали негативные, враждебные трансакции. Ассертивное поведение в значительной степени было прерогативой охранников, а заключенные занимали в целом пассивную позицию. Наиболее характерными для охранников во всех зафиксированных эпизодах были следующие реакции: они отдавали приказы, оскорбляли заключенных, деиндивидуализировали их, проявляли по отношению к ним агрессию, угрожали и использовали против них различные инструменты.

Сначала, особенно в первые дни, и немного позднее, когда Клей-416 объявил голодовку, заключенные оказывали сопротивление охранникам. Они были склонны индивидуализировать других, задавали им вопросы, делились информацией и редко демонстрировали негативное отношение к другим — что стало типичным для властных охранников. Это проявлялось тоже только в первые дни исследования. С другой стороны, реже всего в течение шести дней исследования мы наблюдали такое поведение, как индивидуализирование других и взаимопомощь. Между двумя заключенными был зафиксирован всего один эпизод взаимопомощи — отражения гуманного отношения к ближнему.