Я жду, когда мистер Райт попросит меня продолжить, но продолжения нет. Мы дошли до финала. Всё.

Я пытаюсь пошевелить руками, однако руки связаны веревкой за спиной. Пальцы правой руки сжимают левую. Интересно, почему роль утешителя взяла на себя именно правая рука — из-за того, что я правша?

Вокруг непроглядный мрак. Я лежу на бетонном полу. Во рту пересохло. Сырость и холод проникли в каждую клеточку моего тела, оно совсем потеряло чувствительность.

Я начинаю писать мысленное письмо тебе, любимой младшей сестренке. Воображаю, будто сейчас вечер воскресенья, самое мирное время. Перед домом столпилась пресса, репортеры жаждут услышать от меня всю историю.

Милая моя Тесс!

Я отдала бы все на свете, лишь бы оказаться рядом с тобой прямо сейчас, в эту минуту, лишь бы держать тебя за руку, смотреть в глаза, слышать твой голос. Разве можно сравнивать чувственные ощущения — работу зрительных нервов и осязательных рецепторов, вибрацию звуковых волн в ухе — с перепиской? Но мы привыкли общаться на бумаге, верно? Еще с того времени, когда меня отправили в частную школу и нам пришлось заменить игры, смех и доверительный шепот письмами друг к другу. Не помню, о чем писала тебе в первом письме; помню только, что сделала из него пазл, дабы оно не попалось на глаза старшей воспитательнице. (Кстати, я угадала правильно: детская любовь к складыванию картинок давно умерла в ее сердце.) Зато я слово в слово помню ответ семилетней сестренки на мою тоску, разрезанную зигзагами. Невидимые чернила из лимонного сока, которыми ты воспользовалась, проступили на бумаге только при свете фонарика. С тех пор доброта навсегда связана для меня с запахом лимона.

Пока я думаю о тебе, говорю с тобой, у меня есть силы дышать.

Прошло уже много времени. Без сомнения, Уильям скоро вернется. Не знаю, какое количество снотворного я проглотила, но тяжкое оцепенение всю ночь высасывало тепло моего тела и ясность рассудка. Допускаю, что я периодически впадала в забытье, хотя точно утверждать не берусь, ведь вокруг тьма. Если это и так, я не прекращала разговаривать с тобой даже во сне, и, видимо, от этого образы в моем воображении приобрели необычайную яркость.

Сейчас сна не осталось ни в одном глазу, все чувства обострились, нервы напряжены до предела. Должно быть, это все адреналин, гормон «борьбы или бегства». Он действует настолько мощно, что способен вновь запустить человеческое сердце после остановки. Вернуть меня в сознание.

Я пробую пошевелиться, однако голова все еще в тяжком дурмане, онемелые руки и ноги налиты тяжестью, а веревки впиваются в кожу. Темнота сгустилась и стала почти твердой — не шелковистой или бархатной, как в сказках, но утыканной шипами страха. Стоит чуть-чуть двинуться, и наткнешься на острые, как лезвия, зубы притаившегося во мраке зла. Совсем рядом, в нескольких сантиметрах от моего лица, что-то шуршит. Мышь? Насекомое? Я утратила способность определять направление источника звука. Щека, прижатая к полу, саднит — кажется, я оцарапала ее о шероховатый выступ в бетоне.

Что, если я бодрствую вовсе не из-за адреналина, а просто пришла в себя? Возможно, я приняла меньше таблеток, чем опасалась, или, наоборот, организм каким-то чудесным образом справился с передозировкой, и я выжила. Впрочем, это не имеет значения. Даже если доза не смертельна, я связана по рукам и ногам, во рту кляп, а Уильям обязательно вернется. Увидев, что я не умерла, он достанет нож.

Стало быть, пока его нет, я должна объясниться. Все произошло именно так, как я тебе рассказала, начиная с телефонного звонка, в котором мама сообщила о твоем исчезновении, и до того момента, как Уильям оставил меня умирать в грязном туалете. Моя история, как и твоя, закончится здесь же и останется недосказанной. У меня не хватает мужества признать близость смерти, а может, я просто слишком сильно люблю жизнь, чтобы тихо отпустить ее. Конец, что я придумала, не назовешь счастливым, но по крайней мере преступник получил по заслугам. Я очень старалась, чтобы окончание истории производило впечатление реального. Я обезопасила будущее для себя, Каси и ее дочурки, пускай хотя бы в фантазиях, и описала все в правдоподобных деталях.

Боюсь, ты ожидала услышать, что в последнюю минуту меня спас детектив Финборо, и все же наверняка уловила легкую «рябь изображения», когда я рассказывала о нашей встрече в «Карлуччо». Увы, это была лишь греза, попытка постелить мягкий коврик на ледяной бетонный пол. Гордиться тут нечем, но я уверена, ты меня поймешь.

Вдобавок думаю, ты уже догадалась, что никакого мистера Райта не существует. Я придумала образ юриста не только для того, чтобы мой рассказ завершился справедливым возмездием — судом и обвинительным приговором. Самое главное, при помощи мистера Райта я сумела изложить события, придерживаясь объективных фактов и правильной хронологии. Я нуждалась в слушателе, который помог бы мне разобраться, как все произошло на самом деле, и одновременно удержал бы от безумия. Не знаю, почему для меня так важно умереть в здравом уме и трезвой памяти, но, поверь, это имеет первостепенное значение. В отсутствие мистера Райта мое письмо к тебе превратилось бы в поток сознания, бурный и неуправляемый, в водовороте которого я бы просто захлебнулась.

Я наделила мистера Райта добротой и бесконечным терпением, а еще сделала вдовцом, понимающим, что такое горечь утраты. Возможно, во мне больше католической веры, нежели я сама предполагала, ведь я превратила выдуманного юриста в своего духовника, но такого, который, даже зная обо мне все до мельчайших подробностей, в неком прекрасном будущем был бы способен меня полюбить.

За эти долгие часы мистер Райт стал более реален, чем окружающая тьма; он не просто игра воображения. Я вылепила почти настоящую личность, человека, с чьим расписанием приходилось считаться. Мистер Райт не всегда поступал так, как мне того хотелось, и порой его образ не совсем отвечал той цели, что я поставила изначально. Я надеялась написать пуантилистскую картину, а вместо этого создала зеркало, в котором впервые увидела свое истинное отражение.

За компанию с мистером Райтом я придумала секретаршу — влюбленную в него матрону с накрашенными ногтями; выдумала нарциссы, кофе-машину, прочие несущественные подробности и сплела из них прочный трос, удерживающий меня от падения в пропасть безумия. Должна же была я за что-то держаться на краю этой пропасти, когда тело перестало подчиняться командам мозга, когда меня трясло от ужаса и рвало.

Если ты обратила внимание, я специально сделала так, чтобы в офисе мистера Райта всегда было много света и тепла.

Опять пищит пейджер. Я бы очень хотела заткнуть уши, но со связанными за спиной руками это невозможно. Он пищал всю ночь, примерно каждые двадцать минут, хотя опять же не знаю, как долго я пребывала в сознании. Мысль о том, что я ничем не могу помочь Касе, невыносимо терзает душу.

Снаружи доносится шелест листьев, поскрипывание ветвей. Никогда не думала, что деревья издают столько шума. А вот шагов пока не слышно.