качнул подбородком и что-то спросил у моего спутника. Тот ответил. С усмешкой. И у второго появилась такая же.

Блин, как неуютно-то. Чисто пара мужиков тёлку обсуждают.

— Это Таршиш, — представил мне соратника Гхар. — Это он первым заметил шаксов, так что не забудь и ему спасибо сказать.

Ну, я сказала. Второй нахаш клыкасто рассмеялся и кивнул, чтоб заходили.

Во дворе нам велели подождать, а Гхар помог мне слезть со своей зверюги. Ноги устали от такой раскорячки. Поди, если так постоянно ездить, колесом изогнутся, хотя у Гхара упрямо остаются нормальными. Нас встретило несколько бафорцев: людей и нахашей. Среди них я заметила девчонку лет четырнадцати с остриженными по плечи тёмно-русыми волосами и пронзительно-недружелюбными глазами. Она стояла, фривольно сложив руки на плоской груди, и носила такую же одежду, как мужчины, а на поясе я заметила кинжал.

Уверена, Циара пришла бы в восторг.

Ещё пара подростков уже суетилась, разжигая вязки можжевельника. Нас принялись окуривать. Выходит, у них есть свой чародей. Не думаю, что пополнять запасы в Мароне или ещё каком достаточно крупном центре этим лесным партизанам очень сподручно. Хотя, кто знает? Гхар упоминал о каких-то поставках. Еда, одежда, оружие, лекарства и магические безделицы?

Мой спаситель стащил сбрую с морды Арши, погладил по лобастой башке, потрепал обвислую шкуру на подбородке — зверюга счастливо сомкнула веки. Её расседлали и увели цокотом те же подростки, уже покончившие с гигиеной. Я слышала из дощатого строения низкий рёв таких же ездовых зверей. Сколько их у бафорцев? Ну, если прикинуть размеры «конюшни», не больше пяти: эти животинки занимают довольно много места.

Под взглядами собравшихся людей и нелюдей я ощутила всю изодранность своей одежды, всю осевшую на коже и волосах грязь, каждую воспалившуюся ранку от метко засаженного семечка. Да, глупая девчонка, но ничего не могу поделать.

К нам подошёл улыбчивый бородач в поношенной куртке нараспашку, ворот рубахи открывал густую тёмную поросль на груди, а по ширине плеч можно было вымерять дверные проёмы.

— Ну, здорово, — сказал он зычным баском. — Я Михай, а ты, получается, та самая блондиночка?

Я покосилась на Гхара с очень выразительным взглядом, дескать, и сколько ты растрепал? Тот усмехнулся, чуть показав зубы, и передёрнул плечами.

— Так ты достал этих гадин? — бугай перевёл взгляд с моих разодранных леггинсов на лицо Гхара. — В кровище-то, смотрю, искупался как надо. Это от них?

— Мих, отвали, не видишь? — сказал нахаш здоровяку. — Потом всем всё расскажу. Нам срочно нужно к Хасурху. Он у себя?

— Да где ж ему ещё быть-то? Мы как вернулись, сразу ему пленников сдали. Вроде, ничего, говорит. Быстро оправятся. Так чего с шаксами-то?

Похоже, понимание не входит в число добродетелей этого субъекта. Зато собутыльник из него наверняка отменный: непритязательный в юморе, охочий до пошлостей. Ладно, зачем я вообще кому-то психологические портреты составляю?

Мне бы сейчас голову снять да на полочку положить — пусть отдохнёт до лучших времён. Такая усталость навалилась... она всё это время будто копилась, чтобы теперь заявить о своих правах на каждую крупицу моего естества.

Гхар заметил, что я пошатнулась, и поддержал меня, да повёл в самое добротное строение на территории лагеря. Мы поднялись по дощатым ступенькам, дверь скрипнула...

И я встретила первого в жизни семиша.

Глава 26

— Ос-с-са, — просмаковал змеелюд. — Какое удобное имя, даш-ше проис-с-снос-с-сить приятно, — по его выговору я поняла, что у Гхара с артикуляцией всё просто на высоте.

Когда мы вошли, Хасурх перевязывал рану на плече пострадавшего в бою сородича, наверняка одного из бойцов спасательной команды: грозный вид, прислонённые к лавке ножны. Его хатан лежал рядом, как и броня.

Пару секунд я с интересом таращилась на крупные, выстроенные рядами чешуи на его груди. Рельеф мышц под ними напоминал человеческий, ну, собственно, а чего ему другим быть? Киля у нахашей нет, они не птички. Плечевой пояс тоже ведь не отличается, потому что ручки одинаково крепятся. Ещё я обратила внимание на хребет: раньше тоже замечала этот нахлёст, сейчас он вызвал неприятные ассоциации с шаксами. Не хватало только хвоста — жёсткого и хлёсткого.

Но пострадавший за правое дело ящер выглядел обычно, как Гхар.

Семиш отличался. Гребни на макушке у простых нахашей почти лежат, лишь немного выступая над округлостью черепа, у Хасурха они вызывающе вздыбливались и горели багровой раскраской. Петух — вот единственное слово, которое пришло мне на ум. Собственно, в Мароне их так и называют.

Я прикусила губу, чтобы не уронить смешок, хотя в моём состоянии только веселиться осталось.

Закутанный в длиннополый хатан змеелюд обернулся. На меня устремился заинтересованный взгляд. Глаза семиша тоже отличались: светло-зелёные, сохранившие лишь немного янтаря вокруг щелок зрачков.

Рождаются нахаши одинаковыми, только в подростковом возрасте становится понятно, кто будет править, а кто навсегда останется рядовым членом общества. Не вижу в том ни малейшей справедливости, но так уж у них заведено. Выросли гребни на башке, покраснели — будешь жрецом и высшей инстанцией по всем вопросам.

Гхар представил нас и коротко рассказал о случившемся, и вот теперь Хасурх смачно шипел моё имя. После он проводил ящера с перебинтованной рукой и затворил дверь.

— Твоими яс-с-свами нуш-ш-шно с-с-саняться немедленно, — предпоследнее слово меня очень порадовало, но радость эту я подавила в зародыше.