— Вот, кажется, все... — слабеющим голосом произнес Каленов и, откинув назад голову, смолк на несколько секунд. — Запишите мой адрес... Скажите родным, как умер их сын...

Никита Родионович подвинул к себе фонарь, достал записную книжку.

— Говори, друг мой... говори...

Вечерело. Жаркий августовский день угасал. Зной сменяла едва ощутимая прохлада. В саду под деревьями еще было душно, но над кронами яблонь шаловливо пробегал ветерок, играя листьями. Ожогин и Грязнов лежали на траве. Алим помогал Альфреду Августовичу поливать деревья. Друзья ждали Гуго Абиха. Он обещал прийти к обеду, но вот уже близится ночь, а его все нет. Старик Вагнер заметно волновался. Всякий звук на улице заставлял его настораживаться: он прекращал поливку и внимательно прислушивался. Но каждый раз друзей ожидало разочарование — шаги прохожих удалялись, это был не Гуго.

Вагнер любил Абиха наравне с сыном и болезненно переживал каждую его неудачу. Даже личные семейные дела Гуго беспокоили старика. У Абиха была красивая, молодая жена, Ева, но жизнь их не ладилась. По характеру, мировоззрению это были совершенно разные люди. Ева не понимала Гуго, и тот вынужден был тщательно скрывать от нее свои антифашистские взгляды и принадлежность к подпольной группе. «Ева у меня красивая статуэтка, — говорил о жене Абих, — ею можно любоваться, но делиться с ней мыслями, нашими планами, делами невозможно.»

Ожогин и Грязнов уже сблизились с Гуго, узнали его. По натуре он был весельчак, любил рассказывать смешные истории. Причем, как истый комик, он во время рассказа никогда не улыбался. И это придавало особенную остроту рассказам Гуго.

Сегодняшнее опоздание Абиха вызывало обоснованную тревогу. День прошел необычно. Маленький, город почувствовал приближение фронта, почувствовал неожиданно. В прошлую ночь недалеко от города, на железнодорожном полотне, упала бомба.

Самолета никто не видел, но все решили, что это был советский самолет. По городу поползли слухи о приближении русских армий. И весь беззаботный городок вдруг закопошился. Мелкие дельцы, коммерсанты, хозяева ресторанов, предприятий, служащие городского управления начинали поспешно собираться в дорогу. «Бежать, бежать!» — зашумели все. Но куда бежать? Кто имел деньги, солидные деньги, кто чувствовал себя ответственным за прошлое, тот инстинктивно смотрел на запад. Еще недавно модные фразы о любви к отечеству, о глубоком патриотизме были забыты. «Что медлят американцы? — шептали напуганные бюргеры. — Почему они не идут?» А так как американцы и англичане действительно не торопились, то надо было итти к ним навстречу, искать убежища у них.

— Крысы разбегаются, — говорил Вагнер, — теперь-то они почуяли, что корабль тонет...

Спокойствие царило только в рабочем пригороде. Никто никуда не торопился, никто не укладывал вещи.

Подпольщики начали проявлять активность. Вагнер, казалось, помолодел. Необычайная энергия проявлялась в каждом его действии. Раньше он медленно, с особым наслаждением поливал сад, не торопясь подстригал ветви. Теперь старик делал все торопливо, словно боялся опоздать. Он часто забегал наверх к друзьям, у него возникали все новые и новые вопросы. Ему хотелось знать подробно обо всем, что связано с советской Россией, хотелось предугадать будущее своей страны. И вот сейчас, поливая в саду деревья, он то и дело отрывался от своего занятия и подходил к Ожогину: то спросить о чем-либо, то высказать предположение. Правда, сегодня вопросы касались главным образом городских новостей и долгого отсутствия Абиха. Вагнер боялся, что с Гуго что-нибудь произошло, что, может быть, его задержала полиция или гестапо. Опасения старика имели под собой почву, в городе участились аресты.

— Неужели выследили? — обеспокоенно говорил Вагнер. — Это ужасно...

Но через несколько минут он сам опровергал это предположение:

— Гуго опытный и очень осторожный...

Сомнения и тревоги рассеял сам Абих, появившийся в саду, когда уже совсем стемнело.

— Наконец-то, — облегченно вздохнул Вагнер, — а я уже все передумал... Ну, скорее в комнату.

Друзья вошли в дом. Абих начал с сообщений.

— Гауптштурмфюрер Фриц Лодзе, по неизвестным никому причинам попавший во двор Ключица, оттуда не выбрался.

Все переглянулись; Лодзе уже длительное время занимался слежкой за участником подполья Ключицем, наборщиком одной из типографий города. По предложению Ожогина, было решено убрать Лодзе.

— Та самая граната, — продолжал Гуго, — которую вы однажды вынули из дупла, — напомнил он Ожогину и Грязнову, — сделала свое дело. Фрица разорвало ровно пополам, и никакой доктор уже не сможет соединить эти две половинки в одно целое...

Все невольно улыбнулись.

— А как же Ключиц? — спросил Алим.

— Все в порядке, — успокоил Абих. — Подозрений не может возникнуть. В момент взрыва и еще час спустя он сидел в полиции за пьянство и дебош.

Это была первая боевая операция подпольщиков. И друзья не скрывали радости по поводу успешного ее завершения.

Гуго сообщил и вторую радостную новость. Карта местности, которую просили Ожогин и Грязнов, добыта. Абих вынул ее сегодня из стола сослуживца в лаборатории. Для этого пришлось ждать ухода всех сотрудников из комнаты и подбирать ключ.

— Самая подробная, — сказал Гуго, доставая карту из-за пазухи.

— Помните, Никита Родионович, — заговорил Грязнов, когда все склонились над разложенной на столе картой, — как Моллер рассказывал о секретном заводе и партии военнопленных, пригнанной на него?

— Да, припоминаю, — ответил Ожогин, отмеряя па карте нужное расстояние от железнодорожной будки Феля на восток. — Каленов был прав, подземный завод отыскать трудно. На карте нет никаких обозначений ни бараков, ни узкоколейки, ни бетонной дорожки. Но зато три больших болота указаны, они образуют замкнутый треугольник, внутри которого, по словам Каленова, и расположен завод.

Никита Родионович нашел видимые на карте и могущие быть замеченными с воздуха ориентиры и стал называть их. Андрей записывал на листке бумаги. Около двух ночи предстоял сеанс с «большой землей». Надо было уведомить ее о подземном заводе.

Неожиданно в парадное раздался стук. Все насторожились. Стук повторился. Быстро убрали карту. Алим вышел в переднюю. Воцарилось напряженное ожидание. Алим вернулся и подал Вагнеру телеграмму. Он развернул ее, прочел и криво усмехнулся. Телеграмма была от его племянника Рудольфа Вагнера. Он сообщал, что до наступления холодов приедет проведать дорогого дядю.

— Хорошо, что предупреждает, — сказал Вагнер. — Племянничек у меня особенный. Я раньше надеялся, что он окончит карьеру с веревкой на шее, а теперь сомневаюсь.

— Почему? — рассмеялся Андрей.

— Слишком стремительно он бросился на запад. Это не случайно. Оттуда запахло союзниками и, в частности, англичанами.