он когда-либо видел, это было первое проявление силы, данной им императором Рааку. Избранная поймала его пристальный взгляд, и он покраснел под своей маской, но она ничего не сказала, возвращаясь к своей лошади.

Еда и вода были распределены между оставшимися солдатами, а затем они пошли дальше. Матеон вернулся к основному отряду, в то время как трое других заняли его позицию. Его тело все еще болело, но он был жив. Боль сказала ему об этом. Боль была приятной. Его кровь была его даром Кейджу, и однажды его жизнь, как и жизнь тех, кого они похоронили, тоже будет принадлежать Кейджу. Теперь он это понял.

Матеон выступил, его вера восстановлена.

На Киесун.

Чтобы подавить восстание.

36

Дрен

Горная Дорога

Дрен открыл глаза в мир боли. Он лежал, наполовину подвешенный над землей, запутавшись в колючках, но каким-то образом все еще живой. Он кашлял, выплевывая грязь, каждый удар отдавался колющей болью в плече, сотрясая его в объятиях шипов, раня его. Вокруг него была кровь, его кровь. Везде.

И из его плеча торчала чертова стрела. Когда он посмотрел вниз, наконечник стрелы почти коснулся его носа. Как он остался жив? Креза, должно быть, промахнулась на несколько дюймах от его сердца.

Он снова закашлялся, пытаясь избавиться от комка, застрявшего в горле. Влажные, хриплые хрипы, сплюнутая мокрота, чистая боль. Он плюнул еще больше грязи на землю, увидел кровь и понял, что не имеет значения, что стрела прошла мимо его сердца.

Шары до него добрались. Он мертв.

Он двигался так осторожно, как только мог, освобождая руку от шипов, расстегивая куртку. При каждом движении где-то выступала кровь, но мало-помалу ему удалось увернуться от острых крючьев и упасть на землю.

Дрен снова закашлялся. Мокрота. Кровь. Слезы. Он выплюнул все это. Он должен был уйти не так. Возможно, было бы лучше, если бы Креза разделалась с ним как следует. Это была бы быстрая смерть. Не медленный, мучительный, затянувшийся процесс отравления шаром, когда выкашливали легкие и накладывали в штаны. Много раз он наблюдал за другими, которые заболели, и думал, что было бы лучше, если бы он перерезал им горло и избавил их от страданий. Это было бы милосердием.

Но нет, Дрен не был настолько удачлив. Блядь.

Он заставил себя сесть, но знал, что должен вытащить стрелу, прежде чем пытаться что-то еще. Все, о чем он смог думать — протащить эту чертову штуку до конца, поэтому он обхватил древко обеими руками, сделал несколько прерывистых вдохов сквозь стиснутые зубы и потянул. Боль пронзила его, и ему захотелось закричать, но он сдержался. Стрела двигалась так медленно. Треклято медленно. Он зажмурил глаза от усилий, агонии, потребовавшейся чистой силы воли. Свежая кровь потекла по его груди и спине. Ему не раз приходилось останавливаться, чтобы откашляться, и это было в два раза больнее.

Мир на мгновение закружился, и Дрен подумал, что снова потеряет сознание. Он не мог этого сделать. Ему нужно было оставаться в сознании, поэтому он отпустил стрелу, чтобы отдышаться и сменить тактику.

Он снова схватил стрелу. Тянуть не получалось, поэтому он толкнул так сильно, как только мог, почувствовал, что его тело сопротивляется движению древка, поборол желание закричать, когда вспыхнула боль, а затем наконечник стрелы отломился у него в руке. Дрен упал вперед, ударившись о землю. Он потянулся через плечо и со стоном вытащил вторую половину.

Он не торопился, когда, наконец, двинулся, не с шипами и ветками вокруг него, жаждущими попробовать его кровь и крепко его обнять. Он стал поворачиваться, все еще опираясь на локти и колени, пока не оказался лицом к дороге, и пополз дальше, морщась с каждым дюймом. Ему нужно было как можно скорее перевязать плечо, остановить кровотечение.

Дрен высунул голову из кустов и замер. В сотне ярдов дальше по дороге все выглядело как зона боевых действий. Половина горы была разрушена, и это сделали не его шары. Что произошло, пока он был без сознания?

Земля тоже была хорошо утоптана. Прошло много ног. Маршировали Черепа. На Киесун. Блядь.

К тому времени, когда он снова оказался на дороге, его била дрожь, и его мучила жажда. Мир то расплывался, то исчезал из поля зрения, и он снова закашлялся, чувствуя себя одурманенным, почти пьяным. Произошло какое-то сражение. В горе были дыры. И в земле. Его бомбы или их? Что-то откололо куски скалы и разбросало их повсюду. Половина рва была заполнена рядами шлемов-Черепов, идущими от одного конца к другому. Знаки. Их мертвых. Значит, Креза убила некоторых из них, но не всех. И где она?

Он осмотрел то, что осталось от горы. Черепа все испортили. Повсюду были кратеры, зияющие дыры, покрытые подпалинами, и кучи щебня. Затем он увидел ногу. Ботинок на одном конце, кровь на другом. Тела не было.

Он дважды падал, пытаясь перебраться с одной стороны канавы на другую. Он стал карабкаться в гору, останавливаясь, чтобы отдышаться, и сплевывая кровь чаще, чем ему хотелось. Желание просто сесть и сдаться заполнило его разум, но он знал, что это смерть пытается соблазнить его, а он не был к ней готов. Ещё нет.

Он добрался до ноги. Это была нога мужчины. Может быть, Мастика. Может быть. Однако никаких признаков остального от него не осталось.

— Дрен? — Это был Крезы, голос звучал слабо, полумертво. Он повернулся на голос. Шулка была в десяти ярдах от него, наполовину погребенная под камнями, ее лицо было в крови и синяках. — Мне нужна помощь.

Он, шатаясь, подошел, по пути миновав то, что осталось от других. Бедолаги. По крайней мере, все произошло быстро. Однако Креза? Он покачал головой. Ему следовало разозлиться на нее — в конце концов, она пронзила его стрелой, — но вместо этого он просто почувствовал грусть и сожаление.

— Я не могу пошевелить ногами, — сказала она. — Что… что с остальными?

Дрен покачал головой, во рту слишком пересохло, чтобы говорить.

— Черт. Они хорошо нас отделали.

Дрен не мог с этим поспорить. Рядом с ней стоял бурдюк с водой, поэтому он сделал большой глоток. Это едва смочило его горло, но он поднес бурдюк к губам Крезы, чтобы она тоже могла напиться.

— Позволь мне вытащить тебя, — сказал он, как только его язык смог работать.

Он схватил Крезу за руки и потянул, но ничего не сдвинулось с места.

— Блядь. Это... больно. — Ее