Во время разговора с Хассом художник отметил, что впервые узнал об издевательствах над иракскими заключенными из статьи, опубликованной журналом «Нью-Йоркер» в 2004 году. Журнал, который в США можно найти в офисе любого зубного врача, опубликовал подробные до зубовного скрежета фотографии, которые тут же вызвали скандал в прессе и отозвались во многих неокаменелых сердцах. Ботеро не был первым откликнувшимся: например, сан-францисский художник Клинтон Фейн, использовал документальные фотографии из абу-грейбской тюрьмы в своих политических монтажах, а у скульптора Ричарда Серры есть работа «Stop Bush» («Останови Буша»), где нарисован знакомый нам по фотографиям балахон, уместный разве на чучеле, напяленный американской солдатней на одного из иракских сидельцев.

Центр по Изучению Латинской Америки не только ухитрился раздобыть частный грант на финансирование выставки и переоборудовать под нее один из библиотечных залов (компьютеры и столы составили у стены), но и организовал заседание «Пытки, права человека и терроризм». На заседании выступил станфордский профессор психологии Филип Зимбардо, который, впрочем, только что вышел на пенсию и оставил свой пост.

Зимбардо является автором вошедшего во все учебники по психологии эксперимента, проведенного в 1971 году, когда группа студентов за пятнадцать долларов в день должна была изображать надсмотрщиков и заключенных. Вопрос, кто будет тюремщиком, а кто зеком, решился при помощи орла и решки. Уже на второй день студенты-«надсмотрщики» из довольно-таки благополучных семей начали издеваться над «заключенными»: раздевать их догола, натягивать на головы бумажные мешки, напяливать на них клоунские одеяния и сбривать волосы. Через шесть дней эксперимент пришлось прекратить, так как «надсмотрщики» неожиданно превратились в настоящих садистов. Фотографии этого эксперимента поразительно напоминают фотографии из «Абу Грейб», которые настолько запали в сердце Ботеро, что он, по его словам, не мог найти себе места, пока не начал работать над набросками к будущей серии.

Ботеро, прославившийся как «певец толстых» из-за того, что любит изображать полнотелых людей (влиятельная арт-критикесса Роберта Смит пренебрежительно назвала их «резиновыми надутыми куклами»), знаменит красочными полотнами, на которых китч и фольклорный колорит соседствуют с Итальянским Ренессансом и колониальным Барокко. Несмотря на то, что Ботеро в своем творчестве в основном обращается к жанровому портрету (названия его «полнотелых полотен» говорят сами за себя: «Семейство», «Парочка», «Раздевающаяся женщина», «Балерина», «Капитан» и т. д.), тема издевательств уже фигурировала в его творчестве. Например, в конце девяностых Ботеро написал серию картин, адресующих беспощадность и жестокость враждующих между собой группировок, продающих наркотики (вспомним, что Колумбия — это страна, где даже вход в галантерейный магазин охраняет мощный пятнистый красавец с ружьем).

Выпущенный к открытию выставки каталог рассказывает нам о традиции изображения пыток и истязаний: вот уорхоловский «Расовый бунт» («Race Riot, 1964»), а вот репродукции Кадмуса «Расправа в Херрине» («The Herrin Massacre»), посвященная убийству иллинойских штрейкбрехеров в 1922 году и «Допрос» Леона Голуба («Interrogation»), где заключенного допрашивают энкэвэдэшники. Особое внимание уделяется в каталоге Франциско Гойе и его серии гравюр «Ужасы войны».

Очутившись в таком внушительном ряду предшественников, Ботеро старается, тщательно вырисовывая фигуры иракцев: обнаженные ноги с толстыми икрами, твердые, мощные бороды, борцовые шеи. Истязания происходят за решеткой, при нарочито плохом освещении — и поэтому Ботеро выбирает ядовитые оттенки для изображения тел. На одной и той же работе мы видим заключенного нездорово-желтого цвета, перед которым на коленях, в принудительной позе, как бы собираясь делать минет, стоит заключенный, чьему телу Ботеро придает ядовитый зеленый оттенок. Такого цвета бывают испорченная пища в тюрьме, трупы, рвота, отбитые почки. Эти неестественно-желтые, немыслимо-отталкивающие зеленоватые краски и тесное, заполненное до краев пространство холста как бы символизируют отталкивающий, неприглядный человеческий мир, где, оставшись без одежды, любви и тонких разговоров о литературе, человек превращается в раздутую до непомерных размеров мясную тушу.

Рисуя иракских заключенных, Ботеро использует нехитрые, однако, эффектные приемы. Двумя-тремя красками «раскрашены» мешки на головах: на голову одного иракца натянут красный колпак, а у другого на глаз сползает зеленый. Как на детской раскраске, примитивно и просто обозначены моча и кровь: так ребенок рисует траекторию пули, пунктиром, не задумываясь о том, что стоит «за войнушкой». Ботеро же как бы отстраняется от происходящего, производя на свет экзерсизы, напоминающие условные изображения в учебниках по биологии: да, один из американцев пускает струю на иракца, а у другого иракца обильно течет изо рта кровь, но от этих схематичных изображений, от этих нереалистично выглядящих человеческих флюидов, сердце зрителя остается спокойным.

Ботеро изображает человека через деталь: если многие иракцы нарисованы «в полный рост» и подробно, американцы символизируются двумя или тремя предметами туалета. Это голубая резиновая перчатка хирурга, надетая на мощный кулак и грубый сапог. Черный грубый сапог, метящий в чье-то лицо. Сапог, упирающийся в могучую спину с бретельками лифчика. Прикрепленная ремнем к перчатке тухло-зеленая, как динозавр, собака с раскрытой пастью, готовящаяся растерзать на куски. Неодушевленная перчатка, держащая палку и замахивающаяся на стоящего спиной к зрителю человека, белая повязка которого с брызгами крови напоминает терновый венец.

Фокусируясь на униженных живых тушах иракцев и почти не показывая зрителю третирующих иракцев американских солдат, Ботеро как бы подсказывает нам, кому сострадать. Ведь известно, что люди более отзывчивы к несчастью знакомого человека или к несчастью, случающемуся прямо перед глазами, чем к абстрактному знанию о том, что кто-то где-то голодает или подвергается пыткам. Подсовывая нам прямо под нос мужские тела в розовых лифчиках, в запачканных кровью трусах или с обнаженными торчащими пенисами, Ботеро выявляет весь экзистенциальный ужас человеческой жизни.

Тем не менее, как метко заметил небезызвестный американский арт-критик Дональд Каспит, у иракских заключенных на картинах «острые зубы» и, если бы роли заключенных и тюремщиков неожиданно поменялись, американским солдатам-резервистам пришлось бы ох как несладко! Абсолютно верное замечание, ибо с выставки уходишь именно с этим чувством: изображенные похожими средствами истязаемые и их истязатели одинаково мерзки и отвратны.

Прав профессор Зимбардо, выступивший в роли эксперта на суде над одним из организаторов истязательств: виноват в происходящем не самый низкий и презираемый слой в армии США, резервисты, но и все общество, способствующее созданию условий, в которых прорастают насилие и садизм. Кошмарна и ужасна жизнь, в которой существуют такие мясные туши, неважно, иракские или американские, приходящие в жизнь для того, чтобы воевать и сражаться за какую-то известную только им «истину», чтобы нести разрушения, страдания, смерть.

Организаторы выставки ожидали волнений и воплей протеста в связи с политической направленностью работ прославленного колумбийца, однако, посетители выставки тихо-мирно рассмотрели картины, оставили в журнале для посетителей записи типа «Вы мне наконец раскрыли глаза на войну и на страну, в которой живу» и ушли. А американская пресса просто-напросто воздержалась от дифирамбов. Например, известная арт-критикесса Роберта Смит написала в «Нью-Йорк Таймс», что, несмотря на удачный баланс политики и искусства, серия «Абу Грейб» Ботеро не может считаться великим шедевром.