— Ну а чья была идея вернуться в дом перед судом? Ваша или Греты?

— Моя. Она потом жутко обозлилась. Любила этого крысеныша, ну, во всяком случае, раньше.

— И что же вы собирались сделать с Томасом?

— Собирался сделать так, чтоб он испарился к чертовой бабушке. Отдать его Лонни. Уж он-то всегда умел обращаться с маленькими гаденышами.

Роуз говорил ровным, спокойным голосом, но все же один раз сорвался, выпустил пары. Словно кто-то на секунду приотворил дверь и тут же ее захлопнул, но Хернс успел заметить нечто чудовищное и непристойное, что нормальному человеку даже вообразить трудно.

— Испариться на время или навсегда? — спросил он.

Роуз улыбнулся и промолчал.

— И Грета, разумеется, тут ни при чем?

— Ну, ясное дело. Мать вашу, я ведь уже сказал! Что, оглох, что ли? Томас был ребенком, а у нее детей никогда не было. Эта милашка Грета Роуз — сумасшедшая дура, но ведь ты это уже и без меня понял, верно, Марти? Взять, к примеру, медальон. Кретинская идея. Но она на ней настояла. Ни за что не отдал бы ей эту побрякушку, знай, что она с ней сделает. Это ж надо, спрятать гребаный медальон в стол и ждать, когда щенок найдет его. Даже Лонни никогда бы так не поступил.

Сама мысль о том, что Роуз считает чуть ли не всех дураками и полоумными, показалась Хернсу нелепой и смехотворной, но он промолчал.

— Ну а что произошло с драгоценностями? — спросил он.

— Об этом забудь, Марти. Все равно никогда не скажу. Неужели не понятно?

— А как вы относились к тому, что ваша жена живет с другим мужчиной, с Питером? Тоже, наверное, были не слишком рады.

— Бывшая жена, Марти. Как, ты ничего не знаешь? Тоже мне, детектив долбаный. Бедный Ипсвич. Не повезло ему. Иначе не скажешь.

Хернс с трудом подавил желание как следует врезать Роузу. А тот все больше заводился, и детектив опасался одного: вдруг он замкнется и не станет больше отвечать на вопросы.

— Ну, хорошо, бывшая жена. Но все равно это, наверное, вас огорчало.

— Да ни капельки! Грела сама мысль о том, что мистер Большая Шишка трахается с убийцей его родной жены. И самое сладкое тут — приговор суда. Теперь он знает, кто такая Грета, и будет жить с этой мыслью до конца своих гребаных дней. Поделом ему, слизняку и ублюдку.

— Что значит поделом? Вам-то он что плохого сделал?

— Спал с Гретой. Разве этого мало?! — завопил Роуз. Он окончательно потерял самообладание. — Если б не эта тварь, она бы осталась со мной. Я увел ее от этой грязной свиньи, ее папаши, я женился на ней! И не моя вина, что она жрала эти гребаные таблетки и потеряла ребенка.

— Стало быть, вы ни в чем не считаете себя виноватым, так, что ли, понимать, мистер Роуз? Ни в чем не повинная женщина погибла из-за вас. Мальчик потерял мать. А вы, выходит, ни в чем не виноваты?..

Роуз не ответил, впрочем, в том не было нужды. Все было написано у него на лице. Никогда прежде Хернсу не доводилось видеть, чтоб человеческое лицо дышало столь всепоглощающей яростью и ненавистью. За все двадцать пять лет службы в полиции.

— Ладно. Сказать вам, как вижу, нечего, — заметил он. — Да и у меня вопросов больше нет. Допрос окончен. Я выключаю магнитофон.

Хернс щелкнул кнопкой и чуть ли не бегом покинул комнату. Хотелось глотнуть свежего воздуха.

Четыре года спустя, солнечным весенним днем Томас сидел за рулем «Астон Мартина», некогда принадлежавшего его матери. Он ехал из Оксфорда в Лондон. В университете только что закончился семестр, и он договорился со своим старым другом Мэтью Барном, что заедет за ним в Бэттерси и заберет с собой. Они планировали добраться до дома «Четырех ветров» во Флайте до наступления темноты, если, конечно, на дорогах не будет пробок. Мэтью сам просил его приехать. Они с Томасом не виделись очень давно, к тому же старый друг недавно потерял отца.

— Прими мои соболезнования, Мэт. Мне, правда, страшно жаль, — сказал Томас, когда машина отъехала от дома Барнов. На заднем сиденье рядом с сумкой Томаса лежал чемодан с вещами Мэтью.

— Спасибо. Ладно, не бери в голову. Сам знаешь, он не так уж много времени проводил со мной. Если теперь это вообще имеет значение.

— Да, был таким одиноким волком. Вечно запирался в этой маленькой своей комнатушке в конце коридора. Просиживал там чуть ли не сутками напролет. Вы ее еще как-то смешно называли?

— Папашиной берлогой. Знаешь, туда никто не входил, кроме него самого. И вот когда он умер, открыли дверь и нашли там целые горы книг с кроссвордами. Несколько пустых бутылок из-под водки и горы книг и журналов с кроссвордами. Что за жизнь!

— Ну а как все это восприняла мама?

— О, она держится молодцом. Учит японский, представляешь? Дороти, сестра, считает, что у нее завелся поклонник японец. Мы получили за отца хорошую страховку, так что теперь на жизнь ей вполне хватает. Может и собой заняться. Ну а ты как поживаешь? Как отец?

— Да вроде бы ничего. Он никогда не приезжает во Флайт, так что видимся мы раз в два месяца. И всякий раз нам почти нечего сказать друг другу, хотя теперь это меня мало волнует. Он много пьет, все время сосет свое виски, вот и сидим в тишине и согласии. Иногда он рассказывает мне о книге, которую пишет.

— О чем же эта книга?

— О шпионах. Предателях. Людях, которые предали свою страну.

— Ясно. Понимаю, почему его заинтересовали эти типы.

— Вообще-то я рад, что он нашел себе занятие. После суда и отставки долго пребывал в растерянности. Сейчас, конечно, лучше, вот только уж больно много пьет.

— А с Гретой видится?

— Пытался увидеться сразу после суда, ну, помнишь, я тебе говорил. Но она отказалась от этой встречи. И лично мне кажется, что теперь он потерял желание навещать ее. Она в тюрьме где-то на севере. Возможно, ее греет мысль, что находится она по соседству с матерью.

Им повезло. Дорога была свободной, и около семи они проехали через Кармут. Но по мере приближения к дому «Четырех ветров», Томас сбросил скорость. Он не был дома больше месяца и беспокоился за тетушку Джейн, та сильно сдала за последнее время. Старушка скрывала свой возраст, но, по прикидкам Томаса, ей было никак не меньше восьмидесяти. Начали сказываться годы, она уже не могла вести дом так, как делала это прежде. Три раза в неделю ее навещала Грейс Марш, помогала по хозяйству, а Кристи приглядывал за садом. Но старая экономка настояла на том, что сама, лично, будет протирать от пыли все фамильные портреты и чистить столовое серебро.

Однако беспокойство Томаса на этот раз не оправдались. Едва успев войти, он попал в крепкие объятия тетушки Джейн. Затем она принялась готовить им чай с несметным количеством домашней выпечки, но Томас остановил ее. Ему хотелось прогуляться по пляжу до наступления темноты. И вот он оставил Мэтью распаковывать вещи, а сам пошел к северной калитке. Багровый шар солнца низко нависал над горизонтом, на фоне темнеющего неба отчетливо вырисовывались силуэты старых вязов.