Приняли бы, думает Карен. Никто бы не отказался принять роженицу, даже в те времена. Вслух она говорит:

— В таком случае Диса, верно, принимала роды и у Анны-Марии? Сюзанна родилась в апреле семьдесят первого, они вынашивали детей примерно в одно время?

— Анна-Мария никогда не была беременна, — говорит Брендон. — Сюзанна — дочка Ингелы.

С тяжелым вздохом он откидывается на спинку стула и жестом просит Джанет продолжить. Она ласково проводит рукой по щеке мужа, облокачивается о стол.

— Мы ведь знали, что Пер и Анна-Мария не могут иметь детей. В Швеции у нее случилось несколько выкидышей, последний едва не стоил ей жизни. Это была одна из причин, по которой они перебрались сюда; попытка начать сначала, найти общность, в центре которой не семейная ячейка.

Джанет тянется к банке с медом, зачерпывает полную ложку, смотрит, как мед змейкой стекает в чашку. Карен от чая отказалась, сказала себе, что визит затягивать нельзя. Теперь она понимает, что сделала ошибку. Опять.

— И на первых порах все складывалось удачно, — продолжает Джанет. — Анна-Мария была второй матерью и для Метты, дочки Дисы, и для мальчишек Тумаса и Ингелы, но явно страдала от того, что дети не ее собственные.

Джанет умолкает, пьет чай.

— По иронии судьбы, из всех нас именно Анна-Мария, если не считать Дису, очень любила детей. По правде говоря, она куда больше занималась мальчиками, чем сама Ингела, играла с ними, утешала, вставала к ним по ночам. Ингела рожала и кормила, но и только. Обо всем прочем заботился Тумас, а помогала ему Анна-Мария.

— И тут Ингела опять забеременела, — говорит Карен. — А у Анны-Марии детей по-прежнему нет. Оттого и депрессия.

— Боюсь, не только от этого. — Словно в поисках поддержки, Джанет бросает быстрый взгляд на мужа. Но Брендон неотрывно смотрит на стол. Джанет вздыхает и безнадежно разводит руками. — На сей раз отцом был Пер.

Карен чувствует, как внутри что-то переворачивается и на нее накатывает дурнота. Сердце щемит печаль о детях, которым не дано родиться, о детях, которые родятся на свет нежеланными, о чужих детях. И о детях, которые умирают. Детях желанных и любимых, но внезапно отнятых. Одни совершенно естественно заводят детей, одного за другим, и ничуть не удивляются такому дару. А другие этого лишены.

Анне-Марии пришлось не только осознать, что муж изменил ей. Он ждал ребенка от другой женщины. Она горюет, что не в состоянии забеременеть, а ее муж станет отцом. И все произошло прямо у нее на глазах, там, где, как ей казалось, она нашла спокойный приют.

— Продолжайте, — без всякого выражения говорит Карен.

Джанет косится на гостью, подвигает ей чайник и пустую чашку, продолжает:

— Как я уже говорила, мы уехали из усадьбы как раз перед тем, как Ингеле пришло время родить, и только пересказываем то, что прошлым летом узнали от Дисы. Раньше мы тоже ничего не знали, она ни слова не говорила, пока Тумас был жив.

Карен кивает:

— Значит, Ингела оставила Сюзанну у Пера, когда они вернулись в Швецию? Он ведь был ее отцом, так что, пожалуй, особо удивляться не приходится.

Я бы скорее руку дала на отсечение, чем оставила своего ребенка, думает она.

— Они оставили одну девочку. Вторую она и Тумас забрали с собой, в Швецию.

На кухне повисает тишина. Двое детишек. Не один. И все же Карен потрясена не тем, что у Сюзанны была сестра. Она отчаянно пытается отыскать логику в услышанном от Джанет. Разделить двоих детей, одного оставить, второго отдать. Сделать выбор.

— Судя по всему, им пришлось срочно уехать, — говорит Джанет. — Один ребенок был с самого начала очень слаб и требовал больше ухода, чем могла обеспечить Диса. Ингела вконец изнемогла, ей было не до детей. Они тщетно пытались заставить ее кормить малышей, ничего не получалось, слабенькая девочка все больше теряла в весе, хотя они пытались давать ей искусственные смеси. И в конце концов было решено уехать в Швецию. Думаю, все решилось за считаные дни.

— Уехать без Сюзанны?

Джанет кивает.

— Без Сюзанны. Или Мелоди, как они тогда ее называли. Мелоди и Хэппи.

Умоляющим взглядом Джанет просит мужа продолжить. Обоим явно нелегко обманывать доверие Дисы. А то, что Карен полицейская, делает ситуацию для стариков-хиппи еще более тяжкой. Она ободряюще кивает Брендону, и он продолжает, нехотя, но решительно:

— Они не имели здесь разрешения на проживание, так что лучше всего было уехать домой, в Швецию. Вероятно, сначала рассчитывали вернуться сюда, как только девочке будет обеспечен уход и она окрепнет.

— Но так и не вернулись?

— В Швеции они, кажется, вступили в какую-то религиозную секту. Что-то квазииндуистское, по-моему. Тумас очень скоро порвал с этой дребеденью, а Ингела осталась. По словам Дисы, после родов у нее развился вроде как психоз, но я думаю, там были и другие проблемы.

— Наркотики?

Брендон смеется.

— Ну, травку и гашиш мы все курили, только вот Ингела… как бы это сказать… была здорово не от мира сего. Впрочем, и мы тоже, в определенном смысле, по крайней мере делали вид. Для нас это была осознанная борьба с условностями, однако в ее случае. ну, то есть она как бы играла сама по себе. В общем, Ингела отправилась с этой сектой в Индию и мальчиков забрала с собой. Диса говорила, Тумас целый год потратил, пытаясь отыскать их, но в конце концов махнул рукой. Запер эту часть своей жизни на замок. Да он и прав-то никаких фактически не имел, дети были не его.

— А чьи же?

— Кто бы знал. В ранней юности Тумас с Ингелой несколько лет жили вместе, но после на несколько лет расстались. Вот тогда-то у нее родился сначала Орьян, а потом Лав. И о том, кто их отец, мы вообще не говорили. Тумас и Ингела, кстати, поженились аккурат перед тем, как мы перебрались в коммуну, а нам тогда в голову не приходило интересоваться, усыновил он мальчиков или нет.

— Вы говорите, она взяла с собой мальчиков. А девочка? Хэппи?

— Ее она оставила у Тумаса.

Карен чувствует, как лицо вспыхивает от злости. Ингела бросила сперва одну девочку, а потом и вторую. Однако по сравнению с братьями обе, пожалуй, вытянули счастливый билет. Выжил ли кто-нибудь из мальчиков, подрастая в религиозной секте в Индии, с матерью, которая помешалась от наркоты?

А девочки, о которых, конечно, заботились, никогда не знали материнской любви. Мелоди и Хэппи, думает Карен. Какая жуткая ирония.

— В конце концов Тумас переименовал Хэппи в Энн, — говорит Джанет, будто читая мысли Карен. — После отъезда Ингелы он совершенно переменился. Взялся за дело и возглавил отцовскую фирму. На бумаге он считался отцом Энн, ведь они с Ингелой были женаты и девочка родилась в браке. Не знаю, расторг ли он этот брак и жива ли сейчас Ингела… во всяком случае, он никогда больше о ней не слышал.