Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В то время я уже чувствовал себя гораздо лучше, и это было нетрудно.
— Но ты, наверное, замерз и вымок до нитки?
— Они вскоре ушли, Катса. А я вернулся в хижину и сразу развел огонь.
Катса лезла вверх по каменистому выступу. Схватившись за тонкий ствол деревца, она забралась на небольшой холм. Из девственно чистого снега выступал длинный, плоский камень. Она прошла к нему и села. По двинулся следом и уселся рядом. Она посмотрела на него. Но он не поднял глаз в ответ.
— Я хочу знать, что случилось, — сказала она.
По сжал губы в тонкую линию и по-прежнему не поднимал взгляда.
— Я бы не стал заставлять тебя выворачивать душу наизнанку, если бы ты не хотела, — произнес он нарочито спокойно.
Она уставилась на него, широко раскрыв глаза.
— Ты прав. Но и я бы не стала лгать тебе, что все в порядке, как ты лжешь мне сейчас.
Странное выражение появилось на его лице. Открытое, ранимое, как у десятилетнего ребенка, который силится не расплакаться. Ее горло сжалось от боли при виде его лица. «По…»
Он поморщился и снова натянул на лицо маску безразличия.
— Пожалуйста, не надо, — сказал он. — У меня кружится голова, когда ты мысленно говоришь со мной. У меня начинается мигрень.
Она сглотнула и попыталась придумать, что сказать.
— Голова еще болит из-за падения?
— Время от времени.
— В этом проблема?
— Я же сказал, все в порядке.
Она коснулась его руки.
— По, прошу тебя…
— Не забивай себе голову, — сказал он и смахнул ее ладонь.
Этот жест изумил и обидел Катсу, и глаза ее защипало от слез. По, которого она помнила, не отмахивался от ее заботы, не уклонялся от ее прикосновений. Это был не По — это был незнакомец. В нем чего-то не хватило. Она оттянула воротник плаща, сняла с шеи веревочку с кольцом и протянула ему.
— Это твое.
Он даже не взглянул на золотой ободок — его взгляд был прикован к собственным рукам.
— Мне оно не нужно.
— Что ты, во имя Миддландов, такое несешь? Это твое кольцо.
— Оставь его себе.
Она уставилась на него, не веря своим ушам.
— По, что заставило тебя думать, что я приму твое кольцо? Я вообще не знаю, зачем ты мне его дал. Лучше бы ты этого не делал.
Его губы горестно сжались, и все же он продолжал смотреть вниз, на руки.
— Я отдал его тебе, потому что знал, что могу умереть, что воины Лека могут убить меня, а тебе некуда будет идти. Я хотел, чтобы после моей смерти дом достался тебе. Он словно создан для тебя, — сказал он с горечью, которая обожгла Катсу, но причина которой была ей непонятна.
Внезапно она заметила, что из глаз у нее льются слезы. Она яростно отерла лицо и отвернулась от По, не в силах выносить того, как он с каменным лицом смотрит на свои руки.
— По, умоляю тебя, скажи мне, в чем дело.
— Что плохого в том, что кольце будет у тебя? Мой замок стоит в безлюдном краю, в диком уголке мира. Ты была бы там счастлива. Моя семья уважала бы твое уединение.
— Ты окончательно потерял рассудок? Что станет с тобой, если я заберу твой дом и владения? Где ты будешь жить?
Его голос звучал очень тихо.
— Я не хочу возвращаться домой. Я думал о том, чтобы остаться здесь, вдали от всех. Здесь так спокойно. Я… я хочу остаться один.
Она посмотрела на него, раскрыв рот от изумления.
— Ты должна жить дальше, Катса. Оставь кольцо себе. Я сказал, мне оно не нужно.
Не в силах вымолвить ни слова, Катса одеревенело покачала головой, потом потянулась к нему и уронила кольцо ему в ладони. Он посмотрел на него и вздохнул.
— Отдам его Скаю, а он вернет отцу. И пусть тот решает, что с ним делать.
По встал и — на этот раз она была уверена — покачнулся, и ему понадобилось мгновение на то, чтобы восстановить равновесие. С луком в руке он пошел прочь от нее, ухватился за корни какого-то куста и забрался на камень. Катса проследила взглядом, как он взбирается по склону, все больше удаляясь от нее.
Ночью, под звуки мерного дыхания вокруг, Катса попыталась разобраться во всем. Она села, прислонившись к стене, и посмотрела на По. Он лежал на полу, завернувшись в одеяло, рядом с братом и монсийскими воинами. Он спал, и его лицо, его прекрасной лицо, дышало покоем.
Когда По вернулся в хижину после их разговора, с луком в одной руке и охапкой кроликов в другой, он с удовлетворением загрузил своей добычей брата и сбросил плащ. Потом подошел к ней — она сидела у стены, объятая печальными мыслями. По присел перед ней, взял ее руки в свои, поцеловал их и прижался к ним своим холодным лицом.
— Прости меня, — слазал он, и внезапно, она почувствовала, что все в порядке, что По снова стал самим собой, и теперь они начнут все заново.
За ужином, пока остальные весело болтали, а Биттерблу дразнила стражников, Катса заметила, что По не участвует в беседе. Он мало ел и то и дело погружался в молчание, и в чертах его лица появлялась затаенная боль. Катсе было так тяжело смотреть на это, что она вышла из хижины и долго в оцепенении бродила в темноте.
Иногда он казался счастливым. Но что-то явно было не так. Если бы он только… если бы он только посмотрел на нее. Посмотрел ей в лицо.
И конечно, если ему нужно одиночество, она оставит его. Но — возможно, это было несправедливо, но она так решила — ей потребуется подтверждение. Ему придется убедить ее, полностью убедить в том, что одиночество — это именно то, что ему нужно. Только тогда Катса оставит его один на один с его странной тоской.
Утром По казался довольно веселым. Но Катса, которая уже начинала чувствовать себя какой-то чересчур заботливой матушкой, заметили, что он ест неохотно даже то, что они привезли из Лионида. Он почти ничего не съел, а потом сказал что-то невнятное по поводу того, что ему надо проверить хромую лошадь, и вышел на улицу.
— Что с ним такое? — спросила Биттерблу.
Катса посмотрела девочке в лицо и встретила внимательный взгляд ее серых глаз. Не было смысла притворяться, будто она не понимает, о чем говорит Биттерблу. Биттерблу никогда не была дурочкой.
— Не знаю, — сказал Катса, — он не хочет мне говорить.
— Иногда он кажется самим собой, — сказал Скай, — а иногда на него находит мрачность, — он кашлянул. — Но я думал, что влюбленные просто повздорили.
Смерив его спокойным взглядом, Катса съела кусочек хлеба.
— Может быть, но я так не думаю.
Скай с ухмылкой поднял бровь.
— Думается мне, если так, ты бы знала об этом.