– Ты… знаешь?

– Знаю. Глупо таиться было. Ваня же знает…

– Он рассказал?

– Нет. Я сама узнала.

Феодосия была смертно бледна, только на щеках горели яркие пятна румянца.

– Ты…

– Боярыня, сойдемся на том, что мы обе любим Ваню. И вреда ему не причиним. Тебе хочется со мной за хозяйство воевать? Я ведь в тереме не сяду, вышивать не обучусь. А тебе каково будет туда вернуться?

Феодосия это понимала, но наглость… Она даже приподнялась на стуле… что хотела – и сама не знала. То ли броситься на наглую девчонку, то ли разрыдаться…

– Сидеть! – голос царевны был ледяным. – Ты ко мне пришла, не я к тебе. Ваня давно уж взрослый, сам решать может. Он решил, и я решила. Ты хоть и боярыня, да я – Романова. Во мне царская кровь, такая же и во внуках твоих будет.

– Внуках… – Феодосия почти выплюнула эти слова.

Именно здесь и именно сейчас она осознала, что потеряла сына. Пусть это было сделано гораздо раньше, в тот день, когда она отпустила своего светленького мальчика в Дьяково, но осозналось – в этот миг. И было больно.

– И я надеюсь, что бабушка примет в них участие.

– А она их будет видеть?

– Дети будут жить вместе с родителями. – Софья мило улыбнулась. – В Кремле. Но бабушке завсегда будут рады.

Феодосия вцепилась ногтями в ладони. Вот ведь как… тут хоть волком вой, хоть на колени бросься… но ничего ты уже не изменишь. И твой самый замечательный, любимый и любящий сын достается этой… гадине!

– Ненавижу!

Вырвалось само, сквозь стиснутые зубы, чуть ли не воем. Потому что Феодосия поняла одно – и четко. Все, все было просчитано заранее. И Матвей, и дети, и приручение Вани – все! Хотя она была о Софье слишком хорошего мнения. Девушка просто предоставила возможности. А вот воспользоваться – или нет, как и когда, все выбирала сама Феодосия. Но сейчас винила в своем выборе девушку, не понимая, что должна быть ей даже благодарна. Нет хуже, чем замкнутая семья из двух человек. Мать и сын, мать и дочь, реже отец и сын… как правило, такие дети очень несчастны. Софья помогла разорвать эту цепь, но обрывки больно хлестнули.

И страшнее всего для Феодосии оказалось то, что царевна смотрела… с пониманием?

Не жалела, не злорадствовала… Понимала.

Боярыня встала, поклонилась… Ее сил хватило, чтобы невозмутимо пройти по Кремлю и забраться в возок. И только дома она дала себе волю. С криками, слезами, битьем утвари…

Дрянь. Какая же дрянь!!!

Софья тоже не была в восхищении. Она считала Феодосию умнее, а тут такая… бабская реакция.

Ладно!

Тогда тем более надобно жить в Кремле! Ей еще войн в доме не хватало!

Иван… Ванечка. Софья вздохнула. Вот так положа руку на сердце… любит ли она так же, как он? Безумно, безудержно…

Вряд ли. У нее есть брат – и есть ее страна. Вот тут она готова и на костер взойти. А остальное… Но обманывать мужа она не станет. Будет ему верна, родит детей… и в этот раз воспитает их как следует! Хватит на граблях выплясывать!

Девушка сделала несколько кругов по кабинету, разгоняя резкими движениями досаду – и опять уселась за работу. Вот подойдем к преграде, там и прыгать будем. А пока – и переживать нечего. Все одно за ней победа будет. Ночная кукушка – она завсегда убедительнее…

Поль Мелье, а точнее, русский дворянин Павел Мельин смотрел на свой дом.

Да, не ждал он такого, никак не ждал. Каменные хоромы в два этажа, обширное подворье, несколько слуг, которые тут же выстроились и согнулись в поклонах…

– Доволен, адмирал?

Григорий Ромодановский смотрел весело. Он отлично понимал, что без флота у моря делать нечего. А стало быть, коли согласен Поль, то есть уже Павел, стать русским подданным – так и отлично! Кто только Руси не служил, всякому место нашлось!

А потому дом Павлу готовился аккурат с того времени, как он еще во Францию отъезжал. И не только ему…

С Павлом приехало еще два десятка французов, но тем такой роскоши не досталось. Не заслужили покамест. И дома им достались один на две-три семьи, сами потом отстроитесь. И со слугами, конечно, вопрос. Но тут уж по справедливости. Сначала докажи, что ты полезен, потом поговорим и о награде.

– Еще как доволен, боярин.

Поль смотрел, как его семья осваивает новый дом. Дети с радостным визгом носились по комнатам. Мать и отец не верили, что это – им, жена оглядывала все уже хозяйским взором, приглядываясь к слугам.

А он… Он был горд хорошей такой, чисто мужской гордостью, которая брала свое начало еще из древних времен! Как же! Кормилец. Добытчик! И пещеру нашел, и мамонта убил… Поль об этом так не думал, да разве в том дело? Сейчас ему было просто приятно. И Ромодановский смотрел, как светловолосый мальчишка показывает дом его семье, бойко тараторя по-французски, знакомит со слугами…

Видимо, один из царевичевых ребят.

– Ну, тогда сегодня принимай хозяйство, а завтра, благословясь, и в порт. Да и на верфи…

– Тут со мной люди приехали…

– И?

– Жан-Люк корабел отменный, почитай, у них вся семья в том. Из поколения в поколение передается, Пьер штурман не из последних, Жано боцманом ходил, пока не покалечили…

– А здесь он, калечный…

– Обучить людей может. Поверь, боярин, не последних людей взял, лишними не окажутся.

– Ну… коли так, пусть завтра тоже на верфи приходят. Сегодня их кое-как разместили, а завтра посмотрим, кого к какому делу пристроить. К тебе сегодня парнишка заглянет, расскажешь ему?

– Как прикажешь, боярин.

Ромодановский усмехнулся. Прикажешь…

Он-то на суше, да Поль на море. Им вместе работать надобно, чтобы лучше было. Сам Ромодановский отродясь кораблей не строил, позарез мастера надобны. И коли Павел понимает, что им плечом к плечу стоять, – лучшего и просить нельзя.

– Приказывать нам обоим государь будет, а он уже распорядился. Флот строить, моряков обучать, пусть по Азовскому морю плавают, опыта набираются, с турками торгуют…

– Будем обучать. Пусть сначала в лужице поплавают, потом и в море выйдем! Никто со штурвалом в руках не рождался, справимся!

– Царь обещал еще голландских мастеров вскоре прислать…

– Это дело! Голландцы ребята хорошие…

– Хорошие-то хорошие. Но они сюда от войны пришли. Предупреди своих людей, случись что – карать буду без пощады.

– Так и ты своих предупреди, – парировал Поль.

– Они уже знают. Ни им снисхождения не будет, ни твоим, сам понимаешь. Здесь все пока еще хрупко, не ровен час рассыплется – царь с нас головы снимет.