– Значит, это еще не все слуги? – спросила Дуглесс.

– Нет-нет, есть еще много других, но ими ведает сэр Николас, – ответила Гонория.

«А что, там, в ваших исторических сочинениях, разве не упоминается о том, что я был обер-камергером у своего брата?» – вспомнились Дуглесс в этой связи слова Николаса.

Наконец, после утомительного утра, часов что-нибудь в одиннадцать, слугам было дозволено удалиться, и Дуглесс пошла следом за леди Маргарет, Гонорией и прочими дамами вниз, по выражению Гонории, «на зимнюю половину». Там стоял длиннющий стол, с красивой снежно-белой полотняной скатертью, и приборами, состоявшими из большой тарелки, ложки и большой салфетки. В центральной части стола были еще тарелки, изготовленные… – Дуглесс просто глазам своим не верила! -…из золота! За золотыми стояли серебряные, подальше – оловянные и наконец, в дальнем конце стола парочка деревянных. Напротив золотых тарелок стояли резные кресла, а в других местах – табуреты и скамьи. В зависимости от ранга сидевшего за столом.

Дуглесс была просто счастлива, когда Гонория провела ее к тому месту, где стояла серебряная тарелка, и еще больше обрадовалась, когда обнаружила, что сидит как раз напротив Кита.

– Ну, и какие же развлечения вы нам приготовили на сегодняшний вечер? – осведомился он.

Дуглесс посмотрела в его ярко-синие глаза и задумалась. Как насчет того, чтобы поиграть в «бутылочку»? – вертелся у нее на языке ответ.

– Ну… – начала она. Она так была поглощена проблемами Николаса, что совсем перестала думать о своих обязанностях! – Ну… сегодня мы будем танцевать вальс! В нашей стране это – национальный танец!

Кит улыбнулся на это, и Дуглесс тоже ответила ему теплой улыбкой.

Тут ее внимание привлек слуга, который внес в комнату кувшин для умывания, тазик и отдельное для каждого из присутствующих полотенце, чтобы все вымыли руки. Дуглесс заметила Николаса, сидевшего почти напротив, на три места ближе к центру стола. Он был увлечен серьезной беседой с какой-то высокорослой, темноволосой дамой, нельзя сказать, чтобы красавицей, но которая была очень и очень недурна собой. Дуглесс было несколько непривычно видеть женщин, не употреблявших никакой косметики, но уж о коже-то своей они явно заботились и, ясное дело, встав с постели утром, не просто плескали себе водою в физиономии да шли по своим делам!

По другую сторону от Николаса сидела та самая француженка-наследница, на которой предстояло жениться Киту. Девица сидела тихо, выпятив нижнюю губку и нахмурившись, лицо у нее было самое заурядное. С ней никто не заговаривал, и, похоже, это ее нисколько не трогало. Рядом с девицей сидела какая-то свирепого вида старуха, которая, когда девица нечаянно задела салфетку и та легла уголком, тотчас же расправила ее.

Поймав на себе взгляд девицы, Дуглесс улыбнулась ей, но та в ответ одарила ее злобным взглядом, а страшноватого вида старуха при этом посмотрела на Дуглесс так, как если б та чем-то угрожала ее подопечной, и Дуглесс тотчас же отвернулась.

Когда стали вносить блюда, Дуглесс заметила, что все это делается с соблюдением необыкновенно сложных церемоний, впрочем вполне уместных. Сперва на огромных серебряных блюдах внесли мясо: жареную говядину, телятину, баранину, солонину. Вино, охлажденное в медных бочках с холодной водой, было разлито в роскошные графины венецианского стекла.

Следующей переменой была птица: подавали индейку, вареного каплуна; тушенных в луковом соусе цыплят, куропаток, фазанов, перепелов и тетеревов. Затем настала очередь рыбных блюд: камбалы, белокорого палтуса, хека, также лобстеров, речных раков и угрей.

Каждое из блюд подавалось с новым, отличным от прежнего, соусом, все было обильно сдобрено специями, и все отменно вкусно.

После рыбы подали овощи: репу, зеленый горошек, огурчики, морковь, шпинат. Овощи, на вкус Дуглесс, были так себе, потому что их варили до превращения в некую мягкую массу.

С каждой переменой блюд менялись и подаваемые вина, и слуги ополаскивали бокалы прежде, чем наполнить их новыми напитками.

За овощами последовали салаты. Они, однако, тоже оказались не такими, к каким привыкла Дуглесс, все было сварено, даже лук-латук и верхушки стрелок синего лука!

Когда Дуглесс наелась так, что хотелось лишь улечься и проспать остаток дня, принесли десерт. Тут были и торты, и пироги – с айвой, с миндалем, со всякими, какие только можно вообразить, фруктами, и разнообразные сыры – от мягких до твердых, и свежая клубника.

Дуглесс даже испытала благодарность к надетому на нее стальному корсету, предохраняющему от переполнения.

После трапезы слуги вновь стали обносить всех умывальным тазиком и кувшином с водой, потому что ели присутствующие только ложками, помогая себе руками.

Наконец, спустя три часа, все стали расходиться, и Дуглесс, вразвалку добравшись по лестнице до комнаты Гонории, шлепнулась на кровать.

– Ой, умираю! – жалобно простонала она. – Должно быть, я уже никогда не смогу ходить! А я-то – подумать только! – воображала, что Николас будет счастлив, если я во время ленча угощу его двойным сандвичем!

Но Гонория только посмеялась над ней и сказала:

– А сейчас нам нужно будет посетить леди Маргарет! Уже очень скоро Дуглесс пришлось понять, что люди елизаветинской эпохи работают так же много, как и едят. Придерживая рукою набитый живот, она опять спустилась вслед за Гонорией по лестнице, прошла мимо красивого садика, разбитого на каменистом склоне, и наконец оказалась возле конюшен. Здесь Дуглесс помогли взобраться на лошадь – седло было дамским, и ей стоило немалых усилий сидя боком удержаться на нем, – а затем леди Маргарет, пятеро ее спутниц и четверка мужчин, вооруженных шпагами и кинжалами, на бешеной скорости помчались на прогулку. Дуглесс в душе призналась себе, что ее кузены из Колорадо не стали бы ею гордиться, потому что во время езды она обеими руками хваталась за что угодно, только бы не свалиться с седла!

– А что, в Ланконии нет лошадей? – спросил ее один из всадников..

– Лошади-то есть, – ответила она, – только дамскими седлами не пользуются!

Примерно через час она уже стала меньше бояться и могла даже озираться по сторонам. Попасть из прекрасного поместья Стэффордов в сельскую глушь Англии было все равно, что после волшебного замка очутиться в трущобах или переехать из Беверли-Хиллз с их Голливудом куда-нибудь, скажем, в Калькутту!

Борьба за чистоту явно не являлась важной составляющей жизни деревенских жителей. И животные и люди проживали в одних помещениях, и уровень санитарии у них был, в общем, одним и тем же. Помои и содержимое ночных горшков выплескивались прямо у дверей их темных маленьких хижин. Многие годы жизни в грязи и поту делали людей неимоверно грязными, а их одежда была грубой и жесткой из-за того, что не менялась и засаливалась от постоянной носки.

А уж всяческие болезни! Дуглесс с ужасом смотрела на местных крестьян, мимо которых они проезжали: у многих были следы оспы, шеи вздуты из-за болезни щитовидки, на головах – стригущий лишай, на лицах – гноящиеся болячки. Множество раз на пути Дуглесс видела изувеченных и изуродованных. И, похоже, у всех, кому было более десяти лет, сгнили все зубы, а уцелевшие были, как правило, темными.