все на свои места. Будто кусочек пазла, которого не хватало. И именно это, этот момент истины я почувствовал, когда выглянул из окна и увидел виновника всех ужасов, через которые мы проходили все эти годы. Я сразу понял, что это он, ведь таким я его и представлял. Сидящим где-нибудь в полном умиротворении, понимающим, что добился того, чего хотел. Наслаждающимся неизбежным концом – попаданием в руки правосудия. Ахмад таким и выглядел. Он сидел спокойно на скамейке, отправив поплавок в плавание по водной глади.

– Заур, – сказал я, глядя в окно.

Он посмотрел и, не выдав никаких эмоций, бросил:

– Пошли.

Мы спустились вниз и вышли из дома. Сделав вдох, я испытал такое наслаждение, будто все это время находился в вакууме. Мне хотелось надеяться, что это последний раз в жизни, когда я вдыхал запах разлагающегося тела, но, конечно, уже тогда я понимал, что буду помнить его еще долго. Так бывало всегда. Увидев, услышав, почувствовав что-то, я мог сразу констатировать, что это событие запечатлеется в моей памяти надолго. Так было с лицом Асият и с воем бабушки убитых девочек, так было с криком падающего в бездну Али, и так будет с этим запахом.

На секунду я испугался, что Ахмад исчезнет, пока мы будем обходить дом, как в фильмах ужасов, но он продолжал сидеть на скамейке, аккуратно приделанной к двум почти симметричным яблоням.

– Ахмад? – окликнул Заур, и я не понял, зачем предупреждать его о нашем приближении.

Да, он, вероятно, знает, что мы тут, но зачем его оповещать, ведь он сейчас повернется и застрелит нас к чертям собачьим. Мой план мне нравился больше: подойти сзади и стукнуть старика по затылку моим бревнышком, а для уверенности пырнуть несколько раз ножичком. И мне ни на секунду не было его жаль. После всего сделанного, после стольких убитых. Зачем? В чем смысл? Прямо сейчас вся эта история собралась воедино: опытный сотрудник полиции, очевидно, владеющий как ножом, так и пистолетом, старый, но знающий все приемы самообороны, он вполне был способен на эти убийства. И смерть Грубияна, который заглотил наживку и приехал сюда, в горы, отдохнуть с уважаемым коллегой. Грубиян, вероятно, был в списке тех, кого ожидала месть. За убийство Гасана? При чем тут начальник районной полиции? Очевидно, что он был как-то связан с Хабибом. Столько вопросов, но я знал, я был уверен, что мы найдем все ответы. Тут все друг другу братья.

– Ахмад, – повторил Заур, медленно его обходя.

Лицо бывшего следователя не выражало такой злобы, как мое. Возможно, он не понимал, что происходит, не понимал, что мы прямо сейчас возьмем виновника наших мучений. Жестом руки он отправил меня в обход с другой стороны. Пожалуй, сейчас было бы в тему сказать что-нибудь киношное, типа «Сдавайся, тебе некуда бежать!», но бежать он и не собирался. И не потому, что он – злой гений – сделал все, что хотел (а он не сделал, ведь в списке оставались еще мы с Зауром), и нашел свое успокоение. Нет. Ахмад не собирался бежать, потому что мертвые не бегут. Можно было бы предположить, что он решил покончить с собой после содеянного, но вряд ли он сам умудрился затолкать лезвие ножа себе в гортань.

Надежда больше никогда не вдыхать трупный запах развеялась, когда ветер сменил направление и подул в мою сторону, и эта отрава вновь ворвалась в мои легкие. Бревно вывалилось из обмякших рук. Ухватившись за ствол яблони, я медленно сполз вниз и, будто так и планировалось, присел на скамью рядом с разбухшим сине-зеленым телом. Мухи, не согласные с моим решением, маленьким черным облачком поднялись вверх и, повозмущавшись, вернулись. Мой взгляд медленно скользнул по Ахмаду и застыл на его руке, где не хватало пальца. Как сказал Зауру судмедэксперт, пальцам было минимум два дня. Оба мужские. Один принадлежал пожилому человеку, другой молодому.

Удочка продолжала едва заметно покачиваться. Ее ручка была туго притянута ремнем к телу покойника, а само тело держалось за счет толстой рогатины, подпиравшей его.

Обессиленный, я посмотрел на Заура, а тот глядел на уходящее за еще более высокие горы солнце, заливавшее это прекрасное место оранжевым светом. В тот момент я понял одну важную вещь, точнее, я слышал об этом и раньше, но, увидев конкретный пример, понял окончательно: на всякого сильного найдется еще более сильный. Все эти годы я ощущал, что полиция сильнее, что правоохранительная система (какой бы прогнившей она ни была) готова уничтожить настоящее зло при первой же удачной возможности, но теперь я понял, что это не я бессилен против зла. Это система не способна ему противостоять.

И понял я это не потому, что сидел рядом с трупом начальника районной полиции. Я это понял, увидев те самые, еще более высокие горы, находившиеся в десятках, а может, и в сотне километров от нас. Я понял, что на каждую высокую гору, какой бы высокой она тебе ни казалась, пока ты находишься под ней, найдется еще более высокая гора. И пока ты горделиво осматриваешь покоренные тобою вершины под ногами, всегда найдется кто-то, кто смотрит так же горделиво на тебя с высоты.

– Надо сообщить их семье, – сказал Заур.

– Их?

– Отец и сын. – Заур едва заметно поочередно кивнул в стороны обеих жертв.

После того как приехали первые полицейские машины, мы оба дали показания на месте, и нас ожидаемо попросили никуда не уезжать из села. Ничего нового.

Мы подошли к нашему уазику. Водила топтал ботинками с десяток окурков.

– Идем пройдемся, – предложил мне Заур. – Вниз спускаться около часа, закат, красиво.

Я согласился, вспомнив наш прошлый разговор, когда мы точно так же спускались вниз на его машине после убийства Али. Я предположил, что смерть подталкивает Заура к размышлениям о смысле жизни, о метафизике бытия.

Первые минут двадцать мы шли почти молча, лишь иногда Заур указывал на какое-нибудь место и объяснял мне, что там находится или что там происходило в какие-нибудь времена. На удивление он довольно хорошо знал историю Дагестана. Мимо нас то и дело проезжали полицейские уазики. Два раза полицейские останавливали нас, чтобы напомнить о невыезде. Было слегка непривычно видеть, как какой-нибудь полицейский в очень уважительной форме, но все