Сулейман. Ведиха сказала мне, что, лишившись тележки и не сумев вернуть ее, Мевлют решил поднять плату за свой однокомнатный дом на Кюльтепе, где по-прежнему живут найденные мной арендаторы. В противном случае он просит плату за несколько месяцев вперед. Вскоре он сам позвонил мне.

– Послушай, братишка, – сказал я ему, – у тебя там живет один бедняга из Ризе, человек Вурала, в общем, наш человек; если мы велим ему покинуть дом, он покинет его мгновенно, едва мы ему скажем, даже без разговоров. Он очень боится господина Хамита. Но я хочу заметить, что он платит тебе не так уж и мало, он платит вовремя каждый месяц, наличными в руки, и Ведиха передает деньги тебе без налогов, без отговорок. Ты думаешь, что найдешь кого-то лучше?

– Извини, Сулейман, но именно теперь я больше не верю никому из Ризе, так что пусть он уходит.

– Что ты за черствый хозяин! Человек только женился, у него только ребенок родился! Мы что, выкинем их на улицу?

– А меня кто-то когда-то в Стамбуле жалел? – спросил Мевлют. – Ты знаешь, что я имею в виду. Ладно, хорошо, не надо никого выкидывать на улицу прямо сейчас.

– Мы жалели тебя, мы заботились о тебе, – сказал я осторожно.

Месячной платы, что передавала Мевлюту Ведиха, едва хватало на покрытие недельных расходов семьи. Но после телефонного разговора с Сулейманом оплата, которую Ведиха привезла за март вместе с оплатой вперед за апрель и май, была больше обычной. Мевлют не слишком задумывался о том, какую роль Сулейман и Коркут могли сыграть в этом. Он использовал деньги, чтобы купить подержанную тележку для мороженого, черпак, металлические ванночки и миксер, решив провести лето 1989 года за продажей мороженого.

Когда Мевлют пошел забирать тележку в соседний район ниже по холму, Фатьма и Февзие увязались с ним; на обратном пути они помогали толкать тележку и были в восторге. Когда соседка Рейхан, неправильно поняв причину всего этого веселья, высунулась в окно, чтобы поздравить Мевлюта с возвращением его рисовой тележки, никто не стал ее поправлять. Пока Мевлют с девочками чинили тележку и заново окрашивали ее в саду за домом, в вечерних новостях показывали толпу протестующих на площади Тяньаньмэнь в Пекине. В начале июня по телевизору показали китайца, который в одиночестве стоял перед танками, и Мевлют был потрясен его смелостью. Он подумал, что тот храбрец вполне может быть уличным торговцем. Что продавал его китайский собрат, перед тем как встать перед этими танками с пластиковым пакетом в руке? Может быть, рис, как и он, думал Мевлют. По телевизору он видел, как китайцы варят свой рис, но рис с нутом и курицей, как делала Райиха, они не готовили и вообще варили рис очень долго. Мевлют был на стороне протестующих, хотя считал, что в протестах против правительства не стоит заходить слишком далеко, особенно в бедных странах, где, кроме государства, некому позаботиться о бедняках или уличных торговцах.

За семь лет, что прошло с тех пор, как Мевлют убежал с Райихой, все крупнейшие молочные, шоколадные и сахарные фабрики страны ожесточенно соревновались за то, чтобы поставить мощные холодильники во все бакалейные магазины, кондитерские, бутербродные и сигаретные киоски Стамбула. Каждый год, начиная с мая, магазины расставляли холодильники на тротуарах, так что люди перестали покупать мороженое у уличных торговцев. Муниципальная жандармерия могла в любой момент конфисковать и уничтожить тележку Мевлюта только за то, что он загораживает проход или задерживается больше пяти минут на одном месте. Но никто никогда не говорил ни слова об огромных холодильниках, которые так мешали прохожим. По телевизору потоком шла реклама незнакомых новых марок мороженого со странными названиями. И на дальних узких улочках, где Мевлюту удавалось все же поставить тележку, дети подбегали к нему с вопросами: «У тебя есть „Флинта“, мороженщик? У тебя есть „Ракета“?»

Когда Мевлют бывал в хорошем настроении, он отвечал: «Мое мороженое пролетит дальше, чем любая из ваших ракет». Эта шутка помогала ему продать хоть что-то. Но чаще всего вечером он приходил домой рано и в дурном настроении. Когда Райиха спускалась, чтобы помочь ему с тележкой, он рычал на нее: «Почему в такое время девочки еще на улице? Почему за ними никто не смотрит?» Райиха шла посмотреть, как там девочки, а он просто бросал тележку и шел наверх, чтобы в одиночестве посидеть перед телевизором, прежде чем лечь в постель. В один из таких моментов уныния он увидел, как по телеэкрану катятся гигантские волны из океана его собственных темных мыслей. Его беспокоило, что, если к осени не найдется подходящей работы, он не сможет купить девочкам в школу учебники, тетради и платья, не будет денег на пропитание и на газ для плиты.

Ближе к концу августа Райиха сказала мужу, что бывший владелец ресторана в Трабзоне, близкий к Вуралам человек, хочет нанять на работу квалифицированного сотрудника. Мевлют был просто убит, со стыдом поняв, что его финансовые затруднения снова стали темой обсуждения за обеденным столом Акташей.

Райиха. «Они ищут честного и опытного человека, знающего, как работает кухня и ресторан, а такого сейчас в Стамбуле непросто найти, – сказала я Мевлюту. – Когда будешь с ними обсуждать зарплату, убедись, что дал им понять, чего ты стоишь. Ты должен это сделать ради своих дочерей», – добавила я, потому что Фатьме предстояло идти в начальную школу примерно в то же время, когда Мевлют должен был приступить к новой работе. Мы вдвоем пошли на церемонию начала учебного года, которую проводили в начальной школе Фатьмы, Пияле-Паша. Нас выстроили в линию вдоль забора, ограждавшего игровую площадку. Директор школы рассказал, что здание школы около четырехсот пятидесяти лет назад было резиденцией паши, который захватил несколько средиземноморских островов, принадлежавших французам и итальянцам. Паша сам бросился в атаку на вражеский военный корабль, и, когда он пропал, все решили, что он взят в плен, а он на самом деле сумел захватить корабль в одиночку. Дети не слушали рассказ директора; они болтали или молча жались к родителям, боясь того, что произойдет. Когда детей выстроили парами и повели в школу, Фатьма испугалась и заплакала. Мы махали ей, пока она не вошла в здание. Стоял холодный, пасмурный день. По пути домой во время подъема в гору я видела слезы и облака печали в глазах Мевлюта. Он не пошел домой, а отправился сразу в кафе, где работал управляющим. В тот день я единственный раз забирала Фатьму из школы. Она всю дорогу болтала, рассказывая про усы учителя и про окна в их классе. После того раза она ходила в школу и возвращалась из нее с соседскими девочками.

Райиха назвала Мевлюта «управляющим» с одинаковой долей любви и насмешки, потому что на самом деле в этой роли выступал не Мевлют, а сам хозяин кафе, шеф Тахсин из Трабзона. Он называл трех работников своего кафе «сотрудниками» и требовал, чтобы они избегали называть его «шеф», а вместо этого называли бы «капитан». Однако новшество привело только к тому, что работники от волнения стали называть его «шефом» гораздо чаще.