рык, который едва не вырывается из меня, когда я еще раз сильно бью ремнем по ее заднице.

Ее спина выгибается, ноги раздвигаются шире, и я уже не могу понять, боль это или удовольствие. Ее складочки расходятся, показывая мне влажный, блестящий розовый цвет ее горячего, тугого отверстия, и у меня голова идет кругом. В ушах шумит кровь, а голова почти кружится от вожделения.

Я не могу больше терпеть. Я отбрасываю ремень в сторону, моя рука все еще сжимает ее запястье, и расстегиваю переднюю часть брюк. Я слышу, как пуговица бьется об пол, но мне все равно. Меня не волнует ничего, кроме того, что я нахожусь внутри нее, я не могу думать ни о чем, кроме того, как сильно мне нужно трахнуть ее, как сильно мне нужно кончить.

Я стону, когда моя рука обхватывает мой твердый член, кожа натягивается и становится очень чувствительной, когда я освобождаю свой ноющий член, кончик которого блестит от моего возбуждения. Я прижимаю набухшую головку к ее влажному входу, жар срывает с моих губ еще один болезненный стон, а затем я вхожу в нее, сильно и быстро, давая нам обоим то, чего мы хотим.

То, от чего я не могу больше отказываться.

19

ДЖИА

От ощущения того, как Сальваторе входит в меня, у меня перехватывает дыхание. От всего этого у меня перехватывает дыхание. Мое тело напряжено, в нем все перепутано, боль и наслаждение смешались, боль между бедер проникает в меня, пока все, чего я хочу, это чтобы он трахал меня сильнее, пока мы оба не кончим.

Я в ярости на него и впервые в моей голове не возникает вопроса, хочу я его или нет. Его собственничество и ревность разозлили меня сильнее, чем когда-либо с того дня, когда он сорвал мою свадьбу и забрал меня себе, а также возбудили меня больше, чем я думала, что это возможно.

В кои-то веки он перестал думать. Он перестал бороться со своими чувствами и просто действовал. И как бы я ни злилась на него за то, что он издевался надо мной, указывал, что делать, наказывал, я также болезненно возбудилась.

Я не раз прикасалась к себе, представляя именно это. Шлепки, связывание, как меня ставят на колени, приказывают делать всякие вещи, о которых не должна знать хорошая дочь мафии. Но я никогда не знала, как хорошо это может быть на самом деле. Как эта жгучая боль может превратиться в нечто иное, в горячую боль, оставляющую меня капающей, пустотой, отчаянно желающей быть заполненной.

И сейчас Сальваторе делает именно это.

Он вытягивает себя до кончика, неглубоко надавливая на вход, а затем снова вгоняет в меня до упора. Это почти слишком, его член слишком большой, но удовольствие от того, что он заполняет меня, горячий, толстый и невозможно твердый, доводит до такого предела, что боль только усиливает его.

— Ты этого хочешь? — Рычит он, его рука крепко обхватывает мои запястья, когда он снова делает толчок, скрежеща по мне, когда он полностью заполняет меня. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахал вот так, Джиа? Держал, пока я использую тебя? Это заставляет тебя кончать?

— Да, — беспомощно задыхаюсь я, не в силах возразить, не в силах устыдиться. Он еще не коснулся моего клитора, но я уже чувствую, как нарастает мой оргазм, как его толстая длина натирает каждый чувствительный дюйм внутри меня, посылая волны немыслимого удовольствия. Он снова впивается в меня, его рука лежит на моей шее, прижимая меня к кровати, пока он жестко трахает меня. — Пожалуйста, пожалуйста, не останавливайся…

— О, блядь…, — простонал Сальваторе, его челюсть сжалась, когда я повернула голову и посмотрела на него, его грудь вздымается. — Боже, ты такая чертовски тугая. Так охуенно хорошо. Ты так идеально подходишь под мой член, бля…

Он наконец-то потерял контроль над собой. Я гадала, на что это будет похоже, что он сделает, если сорвется, и это все, что я могла себе представить. Он выглядит как бог, трахающий меня, все упругие мышцы под одеждой, льняная рубашка прилипла к влажной коже, брюки разорваны и свисают с острых бедер, когда он вколачивается в меня снова и снова. Я мельком вижу его набухший, блестящий член, когда он снова выходит из меня, и мои ноги раздвигаются шире, не задумываясь об этом, а спина выгибается, чтобы принять его больше.

— Жадная девчонка, — рычит Сальваторе, его руки удерживают меня. — Ты хочешь больше моего члена, не так ли? Хочешь сильнее, маленькая тигрица?

Эти грязные слова, произнесенные его глубоким голосом с густым и грубым акцентом, толкают меня за грань. Я беспомощно стону, звук переходит в отчаянный вой, когда я вырываюсь из его рук, и оргазм обрушивается на меня волнами. Я чувствую, как сжимаюсь вокруг него, втягивая его глубже, слышу его отчаянный стон, когда выгибаюсь в его толчке, желая большего, желая, чтобы он трахал меня, кончал в меня, заполнял меня. Я даже не осознаю, что произношу эти слова вслух, пока Сальваторе не выдает внезапную череду проклятий на итальянском, его голос становится хриплым рычанием, когда он всаживается в меня до упора, прижимая меня к кровати. Я чувствую, как его член напрягается и пульсирует внутри меня, ощущаю горячий поток его спермы, когда его рот прижимается к моему плечу, а его бедра ритмично подрагивают, когда он тяжело кончает вслед за моим собственным бурным оргазмом.

На какое-то мгновение никто из нас не двигается. Я лежу и дрожу, по моей коже все еще пробегают мурашки, и я надеюсь, что он останется твердым, что он продолжит трахать меня, что он заставит меня кончить снова. Но вместо этого он отшатывается от меня и резко отпускает меня, освобождаясь. Я стону, когда его член выскальзывает из меня, ощущая пустоту, горячую влагу его спермы, стекающую по моим бедрам, пока Сальваторе, тяжело дыша, натягивает штаны на бедра.

А потом, прежде чем я успеваю встать или вообще что-то сказать, он выбегает из комнаты, захлопывая за собой дверь и оставляя меня в беспорядке на нашей кровати.

* * *

Когда он возвращается, на улице уже темно. Я успела принять душ и переодеться, а когда он вернулся, я сидела на палубе и смотрела на стеклянную гладь бассейна, расположившись на одном из шезлонгов. Я слышу, как открывается стеклянная дверь, слышу его приближающиеся шаги, но не поднимаю на него глаз.

— Джиа…