Я смотрю на нее, одеваясь, и чувствую, как щемит в груди. Когда она спит, то выглядит хрупкой так, как никогда не выглядит в бодрствующем состоянии: лицо мягкое и молодое, темные волосы рассыпаются по нему. В бодрствующем состоянии трудно поверить, что она нуждается в защите от чего-либо или кого-либо, но в таком состоянии желание уберечь ее поднимается во мне, становясь почти непреодолимым.

Все может быть иначе. Ее слова, сказанные прошлой ночью, возвращаются ко мне, преследуя меня. Она, конечно, права. Все могло бы быть иначе. Но я не понимаю, как.

Между нами слишком большая пропасть. Не только в возрасте и опыте, но и в том, чего мы хотим. Она хочет мужа из фантазий, страстного, интенсивного любовника, который возводит ее на пьедестал, а я никогда не позволял встречам с кем-либо заходить дальше одной-двух ночей. Секс для меня всегда был удовлетворением потребности, как прием пищи или питье воды. Я всегда держал свои низменные желания в узде.

И то, что я чувствую к ней… Я боюсь позволить себе потакать этому.

Это кажется неправильным, особенно когда дело касается ее. Я должен был защищать ее, а не восхищаться ею. Укрывать ее, а не обнажать и заставлять обнажать все самые нежные и уязвимые части себя. И, по правде говоря, я не уверен, что хочу, чтобы она увидела и мои. Я никогда не позволял женщинам видеть меня обнаженным. Джиа, с ее способностью пробирать до костей даже сейчас, может разорвать меня на части так, как я и представить себе не могу, если позволю себе быть уязвимым с ней.

Что касается другой составляющей брака, идеи партнерства, то я знаю, как работать на кого-то и как управлять своими делами, но работа с кем-то — не моя сильная сторона. Я могу следовать авторитету, как это было с ее отцом, но разделять его — совсем другое дело. И все это, не считая моей преданности Энцо и его наследию, является причиной того, что брак никогда не стоял на моем пути. Я никогда не был склонен к браку, пока меня не подтолкнули к этому так же уверенно, как и ее. И теперь все, чего мы добились, кроме ее неуверенной безопасности, это то, что мы оба несчастны.

Чувство вины захлестывает меня, когда я снова смотрю на нее, собирая свои вещи. Желание, которое я испытываю к ней, постоянно, а чувство вины, которое я испытываю из-за этого, непреодолимо. Я не должен был хотеть ее. Я не должен испытывать к ней тех чувств, которые испытываю. Я не должен хотеть вернуться в постель, откинуть одеяла, раздеть нас обоих догола, чтобы я мог прикоснуться к каждому сантиметру ее безупречной кожи.

Тяжелая боль в паху — еще одно постоянное явление, но я игнорирую ее, сосредоточившись на чувстве вины. Я поддался вчера, какой здравомыслящий мужчина не поддался бы, увидев ее с момента нашего приезда, в течение двух ночей, мокрую и полуголую в бикини, которые она привезла с собой, несомненно, чтобы помучить меня? И все, что из этого вышло, это то, что Джиа поймала меня и обострила ситуацию, которая не удовлетворила ни одного из нас и только ухудшила мое самочувствие.

Как долго я смогу это терпеть? Этот вопрос мучает меня, когда я покидаю виллу и направляюсь в помещение, которое я арендовал для работы, пока мы здесь. Завтрак ждет меня, как и просил, — сэндвич с яйцом и беконом на круассане с кофе, и я тяжело опускаюсь в кресло, ковыряюсь в нем, пока открываю ноутбук и стараюсь не думать о том, насколько долгой, несомненно, будет эта жизнь.

Но вопрос снова и снова закрадывается в сознание, пока длится утро. Джиа спросила меня о неверности, которой она явно от меня ожидает, и я не знал, что ей ответить. У меня нет желания быть неверным своей жене, но я также не уверен, что одного быстрого, формального траха каждый месяц или вообще без него, когда у нас с ней родится сын, мне всегда будет достаточно. Я, конечно, не думаю, что безбрачие, это то, что мне по силам, хотя я никогда не искал компанию на постоянной основе. Но в то же время я понимаю, насколько это несправедливо по отношению к ней с обеих сторон так же, как понимаю, что мысль о том, что кто-то еще может прикоснуться к ней, заставляет меня чувствовать себя полубезумным от ярости. Но мысль о том, чтобы прикоснуться к ней без крайней необходимости, заставляет меня чувствовать себя так, словно меня поглощает чувство вины за то, чего я хочу. Это невозможная проблема, и я не знаю, как ее решить.

У меня встреча с Джозефом по видеосвязи, мы обсуждаем укрепление и то, как лучше поступить с Игорем. Мне трудно сосредоточиться, пока мы разговариваем, мои мысли постоянно возвращаются к Джии. Сегодня утром, поднявшись, я нашел один из ее романов рядом с ванной. Я полистал его всего минуту, пораженный тем, что прочитал на страницах. Тогда стало немного понятнее, откуда она знает столько, сколько знает, о том, чего, по ее мнению, она хочет в спальне, и, представив, как я делаю с ней эти вещи, я чуть не запер дверь и снова не обхватил член рукой, просто чтобы снять возбуждение. Кое-что из этого я мог так легко представить, а кое-что заставляло меня чувствовать себя грязным, потому что я читал это и знал, что меня возбуждает делать с ней такие вещи, в то время как они должны приводить меня в ужас.

Раздосадованный, я встал, когда встреча закончилась, намереваясь прогуляться в лучах послеполуденного солнца и, возможно, взять ланч, а не ждать пока его доставят. В голове прокручивается разговор с Джией, состоявшийся накануне вечером, и я не могу не задаться вопросом, не слишком ли резко я прервал ее попытку сократить разрыв между нами. Может быть, лучше было бы поддержать ее попытку и поощрить ее открыться мне?

Я не могу быть таким любовником, каким она хочет меня видеть. Я даже не уверен, что смогу стать таким мужем, который сделает ее счастливой. Но, возможно, между нами могло бы быть меньше разногласий. Прошлая ночь стала для меня первым признаком того, что она хочет попытаться добиться этого. Я уверен, что мой резкий ответ заставил ее снова взяться за стены. Но есть вероятность, что я смогу смягчить