— Сиятельная, эти добрые люди согласились за пристойную плату разделить с нами трапезу.

Снова клычком по губе — до мяса. «Добрые люди!» Желтая бородка лопатой, свинячьи глазки, кожаные штаны, куртка мехом наружу… Сакс! Лица охраны поскучнели. Не хотят вяленого да соленого. Пусть даже и вываренного с кашей да овощами.

— Не отказывайся, принцесса. Пожалеешь! — Родной язык, задорный голосок. А еще проказливые синие глаза под черной волной волос.

— Ты кто? И почему пожалею? — Губы против воли раздвигаются в улыбке.

— Потому! Мама таких мясных шариков наделала — ты в жизни таких не пробовала! Даже на королевском столе.

— Я не принцесса и не буду. Я дочь Хозяина заезжего дома, и уж в чем в чем, а в готовке разбираюсь. Саксы не умеют готовить валлийские блюда.

— А при чем тут саксы? Мама у меня камбрийка. А папа англ.

Англ, значит… Хрен редьки не слаще, но отчего-то отпустило. Мерсийцы, наверное, все-таки люди. Даже те, кто диковат пока. По крайней мере, эти пришли не убийцами, а защитниками. Слово за слово, и вот ноги сами собой переступают порог типичного британского дома: над кухней — плоская крыша для сбора дождевой воды, толстые каменные стены, темно-бурая черепица. Только на крыше что-то странное. И рядом, стена в стену, срублен бревенчатый коровник! Это неправильно. Случись пожар…

Эйлет так и сказала. Фермер вздохнул:

— И не говори, леди. Жена уж всю плешь проела. Но каменный ставить дорого. Отнести подальше я как-то не сообразил. Привык, что при пожаре десяток-другой шагов не спасут. А ходить ближе… Что дом крыт не соломой, а черепицей, не учел. Так я и коровник покрыл черепицей. Еще меня в городе надоумили надстроить на крышу, над жилыми комнатами, бочку с водой. Случись чего — остудит черепицу, не даст ей загореться.

За разговором Эйлет забыла под ноги смотреть и на первом же шаге споткнулась. Хорошо, начальник охраны за здоровый локоток ухватил, помог на ногах устоять.

— Что это? — По полу, сколько видно, сухая трава разбросана.

— Сено. Мужу так привычнее. Да и спится лучше… Запах!

Спится, может, и лучше. Только за пару дней сено затопчут, оно вберет в себя пыль и грязь и само станет не чем иным, как сором. Да и не напасешься сена на такие подстилки. Сели за трапезу. Эйлет, по примеру сестры, прочла молитву, краем глаза заметила — хозяйка повторяет за ней, а косится на раненую руку гостьи. Хозяин плеснул из чаши на пол пивом в честь кого-то из своих богов. Спросил:

— А что, верно, на дорогах шалят?

И что говорить? Наплавной мост тоже в известной степени дорога. Уж лучше молча ковырять очередной шарик. Похуже, чем у Гвен, но уж всяко лучше вяленой говядины. А желающие поговорить отыщутся. Отозвался один из рыцарей:

— На дорогах, как беженцы прошли, мертво. На тех, что войску не по пути. Разбойники или сами в ополчении, или боятся. Даже в Поуисе. Ну да там сейчас все нескладно. Мытарей на границе выставить некому. Впрочем, по их дорогам и в мирное время ездить дураков мало. Камень посдирали, умники… Не будь войны, и мы б через Гвент ехали.

Не будь войны — никуда б не ехали. Сидели б в «Голове» да к свадебке готовились с нелюбым женихом, что батюшка подобрал. А теперь вон жениха присмотрела — да тот, как от чумной, убегает. И ведь не скажешь, что по нему томление какое. Но злоба берет, что не повезло. А Эмилию, и верно, калека не нужна. Видно: воин опытный. Не стоявший в ополчении, пусть и со старшиной, а именно живший мечом. Купеческое дело, что ли, в Африке опасное такое? Одно ясно — ему жена нужна, способная спину прикрыть. А чего возьмешь с однорукой?

Задумалась. Чуть ложку не откусила. Скользкий от соуса шарик прыгнул в горло, перебил дыхание. Девочка воспользовалась, постучала «принцессу» по спине.

— Вспоминают тебя, — сказала, — постарайся припомнить, кто.

— А кому я нужна? — вздохнула Эйлет. — Ну, маме. Сестрам. Своему королю да графу вашему, по их делам еду. Кажется, все…

И снова подавилась. Нечего языком болтать, не дожевав. И нечего жаловаться: разве перечисленного мало? А еще есть клан. Клану она нужна — детей рожать можно и вовсе без рук. Клану и Камбрии нужны воины. И умные головы — а на плечах не просто штука, в которую нужно есть. И это не самомнение, это Майни говорит, что Эйлет умная. Мудрей сиды — и не придумать, ей видней. Да и лгать сиды не умеют, так что это не лесть…

Один из камбрийских рыцарей все-таки успел нашептать хозяевам, где сиятельная повредила руку и чем это закончилось для врагов. Так что, когда небольшой отряд снова тронулся в путь, жена украдкой перекрестила повозку воительницы. А муж громогласно пожелал благосклонности Тора-громовика, что любит честь и отвагу. И всегда помогает Мерсии и ее друзьям: то-то Пенда все победы одержал на ратном поле, а его враги — на поле тайных козней.

Всю дорогу до столицы графства у Эйлет в голове крутилась новая, странная мысль: «Есть бритты. Есть англы. Есть саксы. Есть христиане и есть язычники. А еще есть мерсийцы, и этим все сказано!»

Так что Роксетер разочаровал ее любопытство. Слишком пыжился казаться более британским, чем оставался на деле. Это было хорошо политически, но скучновато.

Разве красные крыши со старой римской черепицей напоминали: здесь не Дивед. Да еще бороды воинов. Во всем прочем город из улиц выворачивался, так прятал английское! Получалось не очень: мерсийцы все эти годы считали солью земли себя. Зато теперь их жены позадирали носы, а мужчины-бритты, что уцелели в давней бойне, разогнули спины. Оказывается, рано поддались отчаянию! Старая слава жива, и кто кого — не решено по-прежнему. А мерсийцы сбавили заносчивость. Хотя бы оттого, что их дети-полукровки теперь не менее охотно играли в Немайн и Гулидиена, чем в великого Пенду. А невесты вдруг начали вспоминать, что такое равный брак. На большее наглости пока не хватало.

И поделать тут было нечего: граф в походе, а на хозяйстве — жена. Дочь прежнего короля. И уж она-то погрузилась в старые добрые времена с радостью воспоминаний о детстве. Совершенно безобидным, хотя и чуточку расточительным способом: устроила «настоящий римский» пир. Чем надеялась угодить гостье-героине.

Эйлет же, увидев низенькие столики для возлежания, скромно попросила подушку и устроилась за трапезой по-старинному. Тут все и вспомнили: если Роксетер теперь наполовину саксонский, то Кер-Мирддин — наполовину ирландский.

— Это и наша старина! — оправдывалась Эйлет. — Немайн иначе и не сидит.

— Она тоже ирландка! Да это неважно все. Бритты, саксы, ирландцы… Мы цивилизованные люди, и это главное! — Завернутая в паллу, с прической из мелких соломенных локонов, жена Окты полностью соответствовала римскому понятию о женской красоте. Эйлет, с рукой на перевязи и вплетенными в косы стрелами, казалась древней ирландкой. А кругом сидело настоящее, жрало соленые устрицы руками. Самые лучшие, собранные в октябре, с риском для жизни.

Да, англы еще не цивилизованы, облагораживаться только собираются. Но хотя бы моют руки после каждой перемены блюд. А еще чинят стены, и сам комендант, показывая пример, таскает здоровенные камни. И, пока эти грубые ребята живы, прекрасный и хрупкий город, понемногу ставший их городом, врагу не взять!