— Поднимай парус, ребята, — приказал он. — Пойдем в салму. Попытка не пытка, авось проскочим.

Мореходы вмиг подняли парус, на руль встал Митрий Зюзя, и коч «Аника и Семен», подхваченный сильным ветром, ринулся в пролив.

— Посередине держи! — Степан сошел с мачты и встал возле рулевого.

На попутной зыби коч бросало легче. Мореходы столпились на носу и с надеждой смотрели на открывшийся между островами проход.

— Правей держи! — приказывал Степан.

Вблизи прибой на островах выглядел устрашающе. Волны с ревом одна за другой обрушивались на песчаный берег. Вряд ли можно уцелеть, очутившись под ударами серо-зеленых волн.

Коч «Аника и Семен» прошел пролив благополучно, как в широкие ворота, не задев днищем грунта.

Кормщик за салмой хотел повернуть левее и, укрывшись за островом, встать на якорь и переждать погоду. Это было правильно и могло спасти корабль и людей. Однако, когда он стал поворачивать, сильным порывом ветра вырвало из гнезда заднюю мачту и унесло вместе с парусом в море. Парусом зацепило холмогорца Афоню Гусельникова. Мореходы бросились выручать товарища, но не успели. Афоню Гусельникова затянуло под парус: он захлебнулся и утонул. Ветер продолжал набирать силу.

Коч несло к югу на показавшийся вдали новый остров.

— На весла! — крикнул Степан Гурьев.

Восемь мореходов сели на весла и гребли изо всех сил. Укрыться от волн и встать на якорь в тихом месте — единственная надежда на спасение. Гребцам помогали остальные мореходы. Но ветер и течение пересиливали людей, коч медленно несло на юг. Волной вырвало весло из рук Федора Шубина у Ивашки Лихачева… Кое-где в кузове разошлись пазы, и в них сочилась вода.

Когда коч приблизился к южному острову, Степан Гурьев повернулся носом к берегу, уповая на бога, что коч не развернет и не сломает на прибое.

Сильная волна бросила суденышко на песок. Митрий Зюзя с веревкой в руках прыгнул в воду и до новой волны успел выбраться на берег. Выбрались еще несколько человек, дружно схватились за веревку и потащили коч. Новая волна подняла его. Опять раздался сильный треск. Вскрикнул Сувор Левонтьев: коч, брошенный волной, сбил его и подмял днищем. В это время почти все мореходы спрыгнули на песок и вызволили коч из воды.

Английские купцы, почерневшие, со впалыми щеками, не двинулись с места. Они стояли на корме коча. Стараясь не смотреть на кипящее и гремящее море, подняв глаза к небу, они молили бога о спасении.

Тем временем люди выволокли коч на безопасное место, и волны его не доставали. Мертвое тело Сувора Левонтьева, окровавленное и изувеченное, выловили из воды и положили на сухое место.

Песчаный островок, на который высадились холмогорцы, небольшой: в длину около версты и в ширину сто двадцать саженей. В самом высоком месте над уровнем моря он возвышался совсем мало.

Став твердо на землю, люди прежде всего вычерпали воду, попавшую в коч, разожгли огонь в поварне и стали сушить мокрую одежду. Повар наварил соленой рыбы. Когда сели ужинать, от усталости тряслись руки, ложку с трудом доносили до рта.

Степан Гурьев вместе с Федором Шубиным осмотрели запасы пресной воды, попробовали на вкус из каждой бочки — вода была пресная. Это обрадовало: на здешних песчаных островах речек и озер не водилось и можно запросто погибнуть от жажды.

— Благодарите морского бога, ребята, — сказал Степан Гурьев, — милостиво он обошелся с нами. Коч, можно сказать, уцелел, кое-где конопатка вывалилась, исправим. Харч тоже цел, и промысел сохранился.

— Тебе спасибо, Степан Елисеевич, — отвечали мореходы.

— Бога надо благодарить.

— Так, так, Степан, да ведь как говорится: на небе бог, на земле царь, а на море кормщик.

Каждый думал, что ему повезло. Смерть прошла мимо, и есть надежда вернуться в родные места и даже получить немного денег, вырученных от продажи моржовых клыков и песцовых шкур.

Наевшись, мореходы молча, без обычных шуток, без единого слова, разошлись по своим постелям и сразу заснули, словно померли.

Наконец улегся и Степан Гурьев, положив под голову твердую от мозолей ладонь.

«Сколько может вынести человек! — думал он, ворочаясь на оленьих шкурах. — Не прошло и года, а сколько выстрадано!» Смерть Анфисы, долгая зимовка на необитаемом острове, гибель товарищей. Душа томится в неизвестности: как живут дети без матери и без отца? Что будет со мной по возвращении в Сольвычегодск? И теперь пришла новая беда, совсем нежданная. Он порадовался, что ему удалось вывернуться из костлявых рук смерти и спасти товарищей… Что еще впереди приготовила ему судьба? Пришел в голову приказчик Макар Шустов. Степан снова и снова вспоминал, что говорил ему перед смертью старый хозяин Семен Аникеевич Строганов. Прав ли он был, посылая меня в море? Вспомнил разговор с Макаром Шустовым и со своей женой Анфисой… «Быть беде, — думал Степан, — не кончится для меня добром купеческая затея… Могут ли окупиться наши страдания и смерть товарищей, погибших на далеком острове, песцовыми шкурками и моржовыми клыками?.. Это все так, — продолжал размышлять он, — но ведь и там наша земля и надо ее оборонять».

С горькими мыслями и тяжелым сердцем заснул Степан.

Дозорным остался Митрий Зюзя. Он остался один ночью с морем. Чтобы не задремать, он ходил большими шагами и думал о разном: «Как хорошо, что мы спаслись, живые и здоровые сидим на малой, но твердой земле, затерянной в океане. Все страхи позади. Недолго нам топтать эту землю, ведь корабль здесь, рядом».

Он посмотрел на коч, поежился от холодного ветра. Мореход был в толстой вязаной рубахе, меховых штанах, и все-таки ветер пробивал одежду.

Полуношник дул, не утихая и не изменяясь. Такие ветры могут буйствовать долго, по нескольку дней. Наступавшее со всех сторон море однообразно шумело. Непрерывной чередой шли крутые волны, покрытые пеной. Небо серое, клочковатое. Низко, почти над головой, проносились набрякшие влагой тяжелые облака. Однако где-то за облаками светило незаходящее солнце и разгоняло мрак. Подкатываясь к острову, волны разрушались о мелководье, бурлили и шумели. Шел прилив: море понемногу поднималось, покрывая низменные берега острова.

Но прибылая вода не беспокоила Митрия Зюзю. Коч стоял за линией прилива, на возвышенности. Степан Гурьев, вытаскивая коч, не забыл о прибылой воде. Однако когда, по подсчетам Зюзи, время подходило к полуночи, море стало приближаться к кораблю. Дозорный тревожно вглядывался: вода все подступала и подступала. Ветер яростно накатывал волны, и они временами достигали кормового корга. Куда ни взглянь, всюду кипело взбудораженное море. Остров, как казалось Зюзе, сделался меньше раза в два.