Шарма лучилась улыбкой:

– Видишь? Это, конечно, симулятор. У нас пока не все подключены к «Демокше», но принцип ты поняла. Возникает вопрос – все ненадолго бросают всё, отвечают, и тут же «Сфера» может предпринять уместные шаги, зная, какова воля народа, целиком и полностью. Круто, да?

– О да, – сказала Мэй.

– А ты вообрази то же самое в масштабах страны. Целого мира!

– Мне способностей не хватит это вообразить.

– Но ты же сама это придумала! – сказала Шарма.

Мэй растерялась. Она это изобрела? Она как-то сомневалась. Она сложила несколько фрагментов мозаики: толковость и полезность «Сферического опроса», неизбывное стремление «Сферы» к тотальному покрытию, всемирную надежду на подлинную, нефильтрованную – и, что всего существеннее, полную – демократию. А теперь все это в руках разработчиков, сотен разработчиков «Сферы», лучших в мире. Мэй так им и сказала: она просто человек, который переплел несколько близких идей, а Шарма и ее команда просияли, и все стали жать Мэй руку, и все хором твердили, что благодаря этому свершению «Сфере», а может, и всему человечеству, открылся важный новый путь.

Мэй вышла из «Возрождения», и прямо за дверью ее подкараулила стайка молодых сфероидов, и все они хотели сказать ей – прямо на цыпочках танцевали, умирая от желания сказать, – что никогда прежде не голосовали, ни капельки не интересовались политикой, считали, будто полностью оторваны от властей, были убеждены, что лишены подлинного голоса. Они сказали ей, что когда их голос или имя на какой-нибудь петиции наконец просачивалось к местным властям, а затем к властям штата и, наконец, к их представителям в Вашингтоне, впечатление создавалось такое, словно они швырнули бутылку с письмом в огромное бурное море. Но теперь, сказали молодые сфероиды, они верят, что причастны. Если «Демокша» заработает, сказали они, а затем рассмеялись – как только «Демокшу» внедрят, поправились они, разумеется, она заработает, – так вот, как только это случится, мы получим наконец полностью вовлеченные массы, и тогда страна и весь мир услышат молодежь, а ее идеализм, ее стремление к прогрессу перевернут эту планету. Целый день Мэй бродила по кампусу, и ей говорили что-нибудь подобное. Из корпуса в корпус не перейдешь – непременно кто-нибудь к ней обращается. «Мы на пороге настоящих перемен, – говорили ей. – Стремительных перемен, каких и жаждет наша душа».

* * *

Но все утро продолжались звонки со скрытого номера. Мэй знала, что это Кальден, и знала, что не желает иметь с ним дела. Разговор с ним, не говоря уж о встрече, – огромный шаг назад. К полудню Шарма с командой объявили, что готовы протестировать «Демокшу» во всем кампусе. В 12:45 все получат пять вопросов, подсчет голосов пройдет мгновенно, и вдобавок Волхвы пообещали, что воля народа будет исполнена в течение суток.

Мэй стояла в сердце кампуса, среди сотен обедающих сфероидов, и все болтали про надвигающуюся демонстрацию «Демокши», а Мэй вспоминала полотно с Филадельфийским конвентом:[30]толпа мужчин в напудренных париках и жилетах, все чопорно застыли, все как один богатые белые люди, которых лишь между делом занимают интересы братьев по разуму. Эти мужчины принесли массам дефектную демократию, где избираются только богатые, где их голоса звучат громче всех, где свои кресла в конгрессе они передают другим привилегированным лицам, которых полагают достойными. С тех пор общественный порядок совершенствовался малыми приращениями – ладно, допустим, однако «Демокша» не оставит от всего этого камня на камне. «Демокша» чище, «Демокша» – единственный шанс прямой демократии, что выпадал этому миру.

На часах была половина первого, и Мэй, полная сил, полная уверенности, наконец сдалась и ответила на звонок, понимая, что звонит Кальден.

– Алло? – сказала она.

Говорил он без обиняков:

– Мэй, это Кальден. Имя не произноси. Я взломал систему, входящее аудио вырубилось.

– Нет.

– Мэй. Умоляю. Вопрос жизни и смерти.

Кальден обладал властью над нею, и Мэй этого стыдилась. Его власть размягчала ее, делала податливее. На любой другой грани жизни у Мэй все было под контролем, но сам голос Кальдена разнимал ее на части и подталкивал к череде неверных решений. Спустя минуту она зашла в туалетную кабинку, выключила звук камеры, и телефон снова зазвонил.

– Наверняка кто-то следит, – сказала она.

– Никто. Я выиграл нам время.

– Кальден, что тебе надо?

– Мэй, это нельзя. Твоя обязаловка, которую все так полюбили, – последний шаг к Полноте «Сферы», а это нельзя.

– Что ты несешь? В этом же вся суть. Ты давно тут работаешь, уж ты-то должен понимать, что такова была задача «Сферы» с самого начала. Это же сфера, дурень. Она должна быть целая. Ей нужна полнота.

– Мэй, всю дорогу таков был страх, а не задача. Для меня, по крайней мере. Станет обязательно иметь аккаунт, все государственные услуги предоставляются через «Сферу» – все, ты помогла создать первую в мире тираническую монополию. Ты считаешь, это удачная идея – что частная компания контролирует все потоки информации? И что по одному ее слову участие обязательно?

– Ты ведь знаешь, что говорил Тау, да?

В трубке громко вздохнули:

– Не исключено. Что он говорил?

– Что душа «Сферы» демократична. Что пока у всех нет равного доступа, пока доступ не свободен, свободы нет ни у кого. Это написано как минимум на нескольких плитках по всему кампусу.

– Мэй. Хорошо. «Сфера» – это прекрасно. А изобретатель «АУтенТы» – какой-то злой гений. Но сейчас все это пора притормозить. Или раскурочить.

– Да тебе-то что? Если не нравится, что ж ты не уйдешь? Я же знаю, что ты шпион. Ты работаешь на другую компанию. Или на Уильямсон. На чокнутого политика, повернутого на анархии.

– Мэй, момент настал. Это ведь отразится на всех. Когда тебе в последний раз удавалось нормально поговорить с родителями? Совершенно очевидно, что все пошло наперекосяк, а ты в уникальном положении – ты можешь повлиять на ключевые исторические события. Вот сейчас настал момент. Вот сейчас поворачивается история. Представь, что ты в Германии, а Гитлер вот-вот станет рейхсканцлером. Сталин вот-вот аннексирует Восточную Европу. Мэй, мы вот-вот получим еще одну очень голодную, очень жестокую империю. Слышишь меня?

– А сам-то слышишь, какую пургу ты гонишь?

– Мэй, я знаю, что у тебя через пару дней большое просеивание планктона. Где детки презентуют свои идеи, чтоб «Сфера» их купила и пожрала.

– И?

– Аудитория будет большая. Нам нужно обратиться к молодежи, а планктон смотрят молодые, и их много. Идеально. Волхвы тоже придут. Воспользуйся этим шансом – нам нужно всех предостеречь. Скажи им: «Давайте вместе подумаем, что означает Гармония "Сферы"».