– Каким образом? – осведомился женский голос. Мэй сообразила, что это Энни. Не сказать, что откровенный вызов, но тон недружелюбный.

– Да боже мой, – ответил Бейли, – сотней способов. Это как раз легче легкого. Десять раз в день напомнить. Или в день выборов отключить им аккаунт и не включать, пока не проголосуют. Я бы, во всяком случае, поступил так. «Привет, Энни! – сказал бы им профиль. – Выдели пять минут на участие в голосовании». Как угодно. Мы же поступаем так с нашими опросами. Сама знаешь, Энни. – И, произнося ее имя, Бейли подмешал в голос разочарование, предостережение, совет больше не раскрывать рта. Затем просиял и опять повернулся к Мэй: – А отстающие?

Мэй ему улыбнулась. Она знала ответ. Поглядела на запястье. Теперь их смотрели 7 202 821 человек. Когда успели понабежать?

– Ну, все ведь должны платить налоги, так? Сколько народу делает это онлайн? В том году – процентов восемьдесят. А что, если мы перестанем дублировать услуги и все это включим в единую систему? Через свой аккаунт в «Сфере» платишь налоги, регистрируешься на выборах, оплачиваешь штрафы за парковку, что угодно. Пользователям мы бы сэкономили сотни часов неудобств, а в целом стране – миллиарды.

– Сотни миллиардов, – поправил Стентон.

– Тем более, – сказала Мэй. – Наши интерфейсы бесконечно проще, чем, допустим, россыпь сайтов Отделов транспортных средств по всей стране. А если бы можно было через нас продлевать водительские права? А если бы все государственные услуги предоставлялись через нашу сеть? Да люди зубами вцепятся в такую возможность. Все делать через «Сферу», а не ходить по сотне сайтов сотни разных госуслуг.

Энни снова открыла рот. Мэй понимала, что это ошибка.

– А почему власти не могут создать себе всеобъемлющий сервис такого рода? – спросила Энни. – Мы-то им зачем?

Мэй не поняла, задает Энни риторический вопрос или правда считает, что это разумное возражение. Так или иначе, многие захихикали. Чтобы власти создали систему с нуля, конкурировали со «Сферой»? Мэй поглядела на Бейли и Стентона. Стентон улыбнулся, задрал подбородок, решил ответить сам.

– Ну, Энни, государственный проект создания аналогичной новой платформы был бы нелеп, затратен и, скажем прямо, невозможен. У нас уже есть инфраструктура и восемьдесят три процента электората. Разумно?

Энни кивнула – в глазах у нее читались страх, сожаление и даже, пожалуй, стремительно меркнущий вызов. Стентон словно от мухи отмахивался, и Мэй понадеялась, что он смягчится.

– Теперь как никогда, – продолжал он еще снисходительнее, – Вашингтон старается экономить и не склонен с чистого листа создавать раздутые новые бюрократии. Каждые четыре года федеральные власти платят за каждый голос избирателя около десяти долларов. Двести миллионов человек голосуют, и каждые четыре года президентские выборы обходятся в два миллиарда. Только чтобы обработать все голоса лишь на этих выборах в один-единственный день. Экстраполируем на все выборы в штатах и в городах, и получается, что каждый год на простой подсчет голосов тратятся лишние сотни миллиардов. В некоторых штатах, между прочим, до сих пор работают с бумагой. Предоставив эти услуги бесплатно, мы экономим властям миллиарды долларов, и, что важнее, результаты становятся известны мгновенно и одновременно. Ты согласна, что это похоже на правду?

Энни угрюмо кивнула, а Стентон смерил ее взглядом, будто увидел по-новому. Обернулся к Мэй – продолжай, мол.

– А если станет обязательно иметь аккаунт на «АУтенТы», чтобы платить налоги и вообще пользоваться любыми государственными услугами, – сказала Мэй, – мы получим практически стопроцентное участие граждан. И в любой момент любой группе сможем померить температуру. Маленький городок хочет собрать мнение жителей о местном указе. «АУтенТы» знает все адреса, голосовать будут только местные. А когда они проголосуют, результаты выяснятся через несколько минут. Властям штата интересно, как жители относятся к новому налогу. То же самое – быстро, ясно и достоверно.

– Никакого гадания на кофейной гуще, – сказал Стентон. Теперь он стоял во главе стола. – Никаких больше лоббистов. Никаких переписей. Быть может, даже никакого конгресса. Если мы в любой момент знаем, чего хочет народ, и нам не мешают ни фильтры, ни ошибочные трактовки, ни левые данные, нам ведь уже почти не нужен Вашингтон, так?

* * *

Ночь была холодна, ветер рвал и метал, но Мэй не замечала. Все было хорошо, чисто и правильно. Ее одобрили Волхвы, она, быть может, задала новое направление всей компании, может быть, может быть, отыскала новый уровень демократии прямого участия – возможно ли, что «Сфера» с этой новой идеей Мэй взаправду усовершенствует демократию? Возможно ли, что Мэй нашла решение тысячелетней проблемы?

Сразу после совещания прозвучали кое-какие сомнения насчет того, что частная компания подминает под себя весьма общественную функцию выборов. Но логичность этого решения и сопутствующая ему экономия перевесили. А если двести миллиардов долларов получат школы? А если двести миллиардов долларов получит здравоохранение? На сэкономленные средства можно исцелить множество недугов этой страны – и средства будут экономиться не просто каждые четыре года, но каждый год, в том или ином объеме. Уничтожить затратные выборы, заменить их мгновенными и почти бесплатными?

Вот что обещала «Сфера». Вот какова ее уникальная позиция. Вот о чем квакали люди. Мэй читала эти кваки, пока ехала с Фрэнсисом на поезде под Заливом; оба они улыбались до ушей как ненормальные. Их узнавали. Люди лезли Мэй на глаза, чтобы попасть в ее видеотрансляцию, но ей было все равно, она почти и не замечала, потому что на правый браслет летели прекрасные новости – не оторвешься.

Она глянула на левый браслет; пульс высокий – 130. Но Мэй наслаждалась. Доехав до центра, они взбежали по лестнице через две ступеньки и оказались на земле, внезапно залитой золотом, на Маркет-стрит, а вдали мигал мост Сан-Франциско – Окленд.

– Елки, это ж Мэй!

Это кто сказал? Подбежав ближе, Мэй обнаружила двух подростков – кенгурухи, наушники.

– Валяй дальше, Мэй, – сказал другой. У обоих глаза горели одобрением, звездным ослеплением; явно не желая навязываться, оба поспешили вниз по лестнице.

– Веселуха, – отметил Фрэнсис, глядя им вслед.

Мэй подошла к воде. Вспомнила Мерсера – он стал тенью, стремительно рассеивался. После ее речи ни Мерсер, ни Энни с ней не связались, но ей все равно. Родители не сказали ни слова, может, даже не видели ее выступления, но Мэй это не колыхало. Ей нужно лишь это мгновение, эта ночь, беззвездное ясное небо.

– Ты там была на редкость невозмутимая, – сказал Фрэнсис и поцеловал ее – безразлично, по-деловому мазнул в губы.

– Я нормально говорила? – спросила она, понимая, как нелеп этот вопрос, как нелепы сомнения после столь очевидного успеха, но желая еще раз услышать, что хорошо поработала.

– Идеально, – ответил он. – Сто баллов.