— Вы такая нервная из-за братьев Эльзы? — спросила она минут через пять, стоя в дверном проеме кухни и наблюдая за тем, как Сид наливает себе травяной чай.

— Будешь тут нервной. Они меня ненавидят. Я пыталась с ними поговорить, объяснить мотивы своих поступков, но они ничего не хотели слушать. Я так боюсь этой встречи!

Сид напоминала сейчас маленького, напуганного ребенка. Одетта подошла к ней, ласково обняла за плечи, усадила за стол, пододвинула чашку с чаем. И тогда Сид начала рассказывать. О своей любви к детям, о том, какие муки она испытывала, расставшись с ними. Когда Одетта уложила наконец в постель основательно накачавшуюся виски, рыдавшую Сид и отправилась к себе, часы на кухне пробили четыре раза.

* * *

На следующий день Одетта забрала массажиста Сид — маленького, но очень важного китайского господина — с его квартиры в Брайтоне и отвезла на ферму. После этого она по привычке покатила в Уйатроуз — с оставленным для нее Сид списком покупок и приложенными к нему банкнотами.

Только проехав половину пути, она прочитала, что было написано на листке: «50 фунтов — на платье, чтобы было в чем пойти на свадьбу. 50 фунтов — на шляпку и парикмахерскую. И тысяча извинений — за все».

Так и не доехав до Уайтроуза, она свернула на боковую дорогу и поехала на ферму Сиддалс. Дом выглядел необитаемым — ставни были закрыты, дым из трубы не шел. Одетта открыла бардачок, достала записную книжку и ручку и собралась уже было нацарапать Джимми записку с просьбой завезти купленные им вещи ей на мельницу, как вдруг дверь неожиданно распахнулась и на улицу выскочил Джимми собственной персоной.

— Здравствуйте! — улыбаясь до ушей, воскликнул он. — Какая у вас великолепная машина.

— Да, это «Астон-Мартин» шестьдесят седьмого года выпуска. На таком еще ездил Джеймс Бонд. — Одетта опустила стекло и опасливо посмотрела на выбежавших вместе с Джимми из дому собак. Они вели себя очень беспокойно — непрестанно лаяли и норовили вскочить на задние лапы и заглянуть в салон «Астон-Мартина».

— Вы Нельсона не бойтесь, — сказал Джимми, оттаскивая гончую за новенький кожаный ошейник. — Он еще, так сказать, акклиматизируется. Его только вчера сюда привезли. Винни — та более беспокойная. Мы-то решили, что из них выйдет отличная пара, но, похоже, они не слишком друг другу приглянулись. Вот и нервничают и даже иногда грызутся… Кстати, не хотите ли чаю?

Одетта взглянула на часы.

— Я на работе. — Ей не хотелось распивать с Джимми чаи и вести пустопорожние разговоры. Дел и без того было по горло. — И приехала к вам, чтобы забрать вещи, которые вы вчера купили. Сегодня у меня есть деньги. — Одетта достала из кармана пятидесятифунтовую банкноту и помахала ею у Джимми перед носом.

— В таком случае вам придется войти в дом и все это забрать, — сказал Джимми, поворачиваясь и направляясь к дому. Собаки послушно поплелись за ним.

Пройдя на кухню, Одетта осталась наедине с собаками, которые в полном соответствии со словами Джимми начали грызться. Впрочем, как только хозяин снова появился в дверном проеме, собаки сразу же утихомирились и разбежались по углам.

Джимми положил пакет с вещами на стол, внимательно посмотрел на Одетту и сказал:

— Не много же они отрезали, верно?

Одетта не имела представления, о чем это он.

Джимми расшифровал свое сообщение:

— Если не ошибаюсь, вы собирались подстричься?

— Вы же сами сказали, что мне и так хорошо, — произнесла она, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Джимми пожал плечами, налил чашку чая, пододвинул ей и сказал:

— В принципе, немного подровняться было бы не вредно.

Только заметив перед собой чашку с дымящимся чаем, Одетта поняла, как ей нужна небольшая передышка. Обхватив чашку обеими руками, она с наслаждением глотнула горячей жидкости, совершенно позабыв о том, что десятью минутами раньше категорически от чая отказалась.

— Не часто мне удается попить такого чайку, — призналась она.

— Вы живете у Сид Френсис? — спросил Джимми, присаживаясь на край стола.

— Да, на мельнице. Не только у нее живу, но и на нее работаю, — ответила Одетта. — Но Сид предпочитает травяной чай.

— Надеюсь, вы в состоянии купить себе пачку нормального чая? — засмеялся Джимми.

— У меня нет чайника, — соврала Одетта. Не могла же она признаться Джимми, что до недавнего времени у нее не было денег даже на чай.

— А в чем заключается ваша работа? Только не говорите мне, что вы мелете муку. — Джимми оперся локтем на ее серебристый бархатный жакет.

«Не дай бог, прольет на него чай», — подумала Одетта.

— Я вожу ее на машине. И выполняю еще тысячу разных ее поручений, — сказала она холодно. — В прошлом веке это называлось «компаньонка».

— Может, вы все-таки присядете? — предложил Джимми, пододвигая ей стул.

— Не стану я садиться, — сказала Одетта, допивая чай. — Как я уже говорила, я на работе.

Джимми прошелся по кухне из конца в конец, улыбнулся и произнес:

— Как сильно все-таки изменились ваша жизнь и карьера.

— Мне нынче выбирать не приходится, — сквозь зубы процедила Одетта. — После банкротства человек готов работать где угодно.

— Я слышал о вашем банкротстве, — сказал Джимми.

«Еще бы он не слышал, — подумала Одетта. — Наверняка Калум рассказал».

Решив сменить тему разговора, она отступила к стене, сложила на груди руки и осведомилась:

— Ну и когда же вы начнете разводить своих особых коровок?

Джимми едва заметно улыбнулся.

— Весной, я полагаю. Но не раньше, чем мы приведем в порядок парк Фермонсо-холла и обустроим как следует ферму. Так что работы у меня много.

— И чем же вы занимаетесь? — продолжала спрашивать Одетта, радуясь, что ей удалось перевести в разговоре стрелки на Джимми.

— Всем понемногу. Калум планирует открыть свой «Дворец чревоугодия» летом, но на самом деле, чтобы все организовать так, как задумано, понадобятся годы. И телевизионщики, которые ходят за нами по пятам, в этом смысле не слишком большая нам подмога. Глядишь, такое заснимут, что им не только снимать, но даже видеть не полагается… — Тут Джимми засмеялся своим громыхающим смехом.

Одетте, однако, было не до веселья. Зачем все-таки Калум предложил ей работу? Что ему нужно от нее в затеянном им безумном предприятии? Вот какие вопросы более всего сейчас ее волновали. А еще ей было интересно, какое касательство ко всему этому имеет Джимми.

— Почему вы согласились работать на Калума?

— Потому что он мой друг, — просто ответил Джимми. — И он хороший, только это не сразу понимаешь. Кстати, все, что он с вами сделал, он сделал ради вашего же блага. Знаете такое выражение — «трудная любовь»? Может, у вас с Калумом то же самое? Оттого-то и все ваши неурядицы?