Также торопливо, как убежал по дорожке Таислав вмале по ней пришли не только оба кудесника, но и Радей Видящий. Прокуй, несмотря на свой возраст, почитай что вбежавший по ступеням в беседку первым, высвободил из рук вещуна все еще окостенело-скорченные перста девочки и внимательно их оглядев, легохонько огладил. Он бережно поднял с колен вещуна Есиньку, и, поставив на ножки, требовательно сказал:

– Ваша святость Липоксай Ягы, прошу вас покиньте беседку, поколь идет корча, я осмотрю божество.

– А снять? Снять боль? – с предыханием вопросил, очевидно, раздражаясь старший жрец.

– Пойдите ваша святость, – в голосе Прокуя слышалась авторитарность. – Я осмотрю божество, покуда корчит, чтобы можно было прописать лечение.

Липоксай Ягы не в силах смотреть на кривившую от боли личико девочку торопко поднялся с топчана и направился из беседки, на ходу кивком повелев Таиславу прихватить с собой замершего Лихаря. В беседке оставшиеся кудесники и Радей Видящий, принялись осматривать, успокаивать и вовсе расстроившуюся уходом вещуна отроковицу.

Густая, черная ночь марными покрывалами явившись в Похвыстовские горы, укутала их. Лишь таращилась, где-то слева выплывшая на небесный купол и степенно теряющая формы Луна, еще право молвить круглая, а Месяц и вовсе плотно прикрыли кучные серые облака, только с под их точно посеченных рубежей просматривались блекло-белые лучи света, не ярко освещающие дальние вершины гор и гладь озера. На скамейке в глубинах поместья, огороженные с одной стороны деревьями сада, обнявшись, сидели Липоксай Ягы и Есислава, негромко беседуя.

Прокуй многажды раньше осмотрев девочку, доложил вещуну, что у божества не выявлено какой-либо болезни, а судороги есть нечто иное, как проявление пережитого стресса от нападения и виденной смерти няньки. Кудесник прописал божеству укрепляющие ванны, мази и снадобья, уверив старшего жреца, что данные последствия пережитого, непременно, пройдут при создании спокойной, без волнений жизни. Липоксай Ягы уже не раз слышавший такие рекомендации от Довола и Радея Видящего был достаточно огорчен тем, что Прокуй всего-навсе подтвердил слова лечащих отроковицу и не смог одним каким снадобьем снять мучившие, наверно, не столько ее, сколько его боли. Он даже желал возмутиться повторным тем рекомендациям, но потом услышал властный голос Бога Стыня, повелевшего прислушаться к советам кудесников и не теребить попусту Еси.

Теперь же поздно вечером, оставшись вдвоем, Липоксай Ягы хотел в мягкой форме так, чтобы Есинька не нервничала поговорить с ней о Лихаре и его возвращение в воспитательный дом.

– Ты же моя милая, уже большая девочка, – вкрадчиво протянул вещун, прикрыв выглянувшие с под пухового платка ножки чадо обряженные в шерстяные, белые чулочки. – И понимаешь, если Лихарь не станет учиться и к чему-то стремиться, то далее не сможет иметь работу, дело, а как итог семьи: супруги, детей. Потому как тогда не сможет заработать себе на хлеб, жилище. Для него воспитательный дом, это единственная возможность наладить свою жизнь, приобрести прочное занятие, каковое его будет кормить. Поверь мне, моя душа, у него очень хороший наставник, и быть может, он не так с ним нежен как я с тобой, но желает своему вскормленнику только добра. И по той причине он требует от Лихаря прилежно учиться, упражняться. Запрещает хитрить, врать… Ноне, Есинька, он должен вернуться в жреческий дом, а я… Я ради, тебя, моя радость помогу ему. И назначу его со временем в команду летучего корабля. Поверь, девочка, это очень, очень почетное занятие. И Лихарь когда вырастет, не раз поблагодарит тебя за заступничество… И за то, что благодаря, этой случайной встречи смог приобрести такое прекрасное работное дело.

– Ничего, Ксай, – чуть слышно отозвалась отроковица и притулила голову к груди вещуна. – Ничего не бывает случайного, так говорит Стынь. Все происходит согласно замыслов, либо людей, либо Богов. Согласно поступков, действ, мыслей и тех выборов оные мы свершаем.

– Что ж тогда тем паче, – незамедлительно произнес Липоксай Ягы с теплом подумав о Боге Стыне спасшем в ту страшную ночь от гибели его Есиньку, и нынче так помогшим ему с бунтовщиками. – Тем паче надобно нам с тобой поступить так, чтобы действа наши не навредили мальчику. Раз мы с тобой вмешались в его удел, ему надо помочь. А помочь, значит вернуть в воспитательный дом, где взрослые и нарочно для тех нужд обученные люди будут его обучать и заботиться.

– Да, Ксаечка, конечно, я с тобой согласна, – вздыхая, молвила юница и огладила перстом подарок старшего жреца, который он ей принес после осмотра кудесником.

Прокуй осмотрев девочку, как дотоль осматривал ею Радей Видящий, ощупал каждую частичку ее конечностей, а после ласково успокаивая, вместе с Доволом растер пальчики густой, ярко-желтой мазью, напоминающей жир не только цветом, но и запахом, каковая мгновенно сняла боль. Широкое кольцо, украшенное крупным голубо-синим сапфиром, Липоксай Ягы одел божеству на средний палец левой руки. Четыре тонкие змеевидные золотые цепочки, пролегая по тыльной стороне длани, соединяли меж собой кольцо и массивный браслет на запястье усыпанный более мелкими фиолетовыми сапфирами и голубыми алмазами.

– Просто мне хотелось бы, чтоб он тут еще побыл, – протянула девонька, останавливая перст на крупном с ровными краями сапфире, словно венчающим средину браслета.

– Нет, моя душа, – и вовсе полюбовно трепетно молвил Липоксай Ягы, стараясь скрыть истинное положение дел от любезного ему чадо.

Скрыть то, что потолковав один-на-один с мальцом и вовсе проникся к нему брезгливостью, ибо приметил в нем лживость и хитрость, качества, каковые ненавидел в людях. А посему в тайне, от дорогой Есиньки, под охраной наставника и наратников уже отправил Лихаря в воспитательный дом, повелев в словесном распоряжении выдрать мальца за побег и ложь. Вообще-то в воспитательных домах очень редко как-либо телесно наказывали детей, ведь сами жрецы прошли их и испытывали на себе все тяготы и радости в нем. Потому наказывали детей только определенным занятием, во всем ином, стараясь разрешить ситуацию беседой. Но вельми редко, в случае побега или еще какого-либо серьезного проступка мальчика могли высечь розгой… Розгой, на площади при других воспитанниках, как общее устрашающее наказание. Вот именно это и повелел сделать Липоксай Ягы, высечь розгой, на площади, чтоб более, неповадно было убегать и лгать.

Ложь, особенно вызывала неприятие в вещуне, стоило ему лишь ее уловить… узреть… а малец по малолетству того недостатка и не приметил. И сказывая… сызнова сказывая старшему жрецу от куда и куда шел, по присущей ему лживости, забывшись, молвил, что направился на море искать родителей, и, чтоб вышло и вовсе жалостливей, добавил, ибо родился и жил на берегу Белого моря до десятилетнего возраста. Естественно, старший жрец на ту жалостливую ложь никак не откликнулся, он просто велел Таиславу вызвать наставника Лихаря, Моислава.

Наставник мальчика, придя к скамейке, где восседал Липоксай Ягы, ожидающий когда кудесники дозволят ему вернуться к божеству и успокоить ее, сердито глянул на обоих. Так, что ноги не только задрожавшего при виде пестуна отрока, но и самого Моислава подкосились, а вместе с тем согнулись у обоих выи.