class="p1">Он не выполнил обещания. Вместо этого он вскрыл конверт, едва завернув за угол. Это была эмоциональная и в высшей степени личная записка, выражение негодования, накопившегося за несколько лет. Среди прочего Мейтнер обвинила Гана в фактическом сотрудничестве с нацистами, поскольку он не сопротивлялся им более решительно. («Ваш пацифизм сделал вас соучастником».) Чтение чужой корреспонденции – недостойный поступок, к тому же для разведки письмо не представляло никакой ценности. Тем не менее Берг передал его представителям союзников, и в итоге оно попало к генералу Гровсу.

Когда лето сменилось осенью, Берг получил новое место работы, хотя и не по собственной инициативе. В сентябре 1945 г. президент Гарри Трумэн упразднил УСС. Управление никогда не пользовалось популярностью ни у американской общественности, опасавшейся появления собственного гестапо, ни в американском разведывательном сообществе, где не одобряли его ничем не стесненные методы работы. (Черед два года Вашингтон учредил более профессиональную шпионскую службу, Центральное разведывательное управление, где уже не терпели чудаков вроде Берга.) Берга перевели в Госдепартамент, но и там он продолжал работать под началом Лесли Гровса.

Вскоре генерал включил Берга в группу технических экспертов, направлявшуюся в занятую советскими войсками Восточную Европу. Они планировали расследовать слухи о том, что русские силой принуждали местных ученых работать на них – сажали в грузовики и поезда, отмеченные красной звездой, и под охраной везли в Москву. Особую тревогу вызывал захват ученых-ядерщиков.

Для прохода через контрольно-пропускные пункты команда Берга предъявляла фальшивые пропуска или подкупала советских солдат консервами и шоколадом. Когда взятки не работали, прибегали к уловкам в духе Паша. Как-то неподалеку от Праги группа разъяренных советских военных погналась за джипом Берга и окружила его. Берг спокойно вытащил из кармана письмо, развернул его и постучал по ярко-красной звезде наверху. При виде символа советской мощи военные взяли под козырек и пропустили американцев, не ведая, что им предъявили логотип нефтяной компании Texaco. После нескольких недель работы Берг подтвердил, что СССР, готовясь к холодной войне, действительно похитил множество ученых.

Зимой Гровс послал Берга в Копенгаген поговорить с Нильсом Бором. Он также нанес Лизе Мейтнер в Стокгольме второй и гораздо менее приятный визит. Некоторое время назад Мейтнер, раздосадованная тем, что Отто Ган не ответил на ее первое письмо, написала ему еще одно и спросила, почему первое осталось без ответа. Озадаченный Ган ответил, что никакого письма от нее не получал. Мейтнер сложила два и два и пришла к выводу, что «чрезвычайно приветливый доктор Берг» обманул ее. Поэтому, когда он снова с улыбкой возник у нее в дверях, она устроила ему такую выволочку, какой он не знал со времен разноса от Бориса Паша в Риме.

Берг успокоил ее самым быстрым из известных ему способов – очередной ложью. Он утверждал, что никто не читал первое письмо; власти просто не передали его Гану, потому что тот находился под стражей. Затем Берг имел наглость напроситься войти, и они снова провели несколько часов за чаепитием в приятной беседе. В конце концов, поддавшись обходительности Берга, Мейтнер доверила ему еще одно письмо, для физика Макса Планка. Выйдя от нее, он немедленно вскрыл и его.

Берг и Мейтнер больше никогда не встречались. Но, как бы невероятно это ни прозвучало, ее гнев всколыхнул в Берге определенные эмоции, что случалось с ним редко. Долгие годы потом она занимала его мысли, и он часто упоминал о ней; друзья гадали, не влюбился ли он слегка, не пытался ли даже ее соблазнить. Короче, неуклюжий верзила-кетчер из Ньюарка явно не остался равнодушен к чопорной австрийской ученой даме, которая его отчасти не выносила и чье доверие он несколько раз предал. Если вам еще нужны доказательства того, что Амур – извращенный маленький чертенок, вот вам одно из них.

Когда у Гровса исчезла нужда в услугах Берга, он его уволил. Еще оскорбительнее было то, что Берг на собственном горьком опыте обнаружил: УСС не совсем прекратило свое существование. То есть не полностью. Управление больше не проводило зарубежных операций, но продолжавшая работать в Вашингтоне бухгалтерия подчищала хвосты, и у нее накопилось немало вопросов к г-ну Бергу по поводу денег, которые УСС авансом выдало ему за эти годы, – вопросов в общей сложности на 21 439 долларов 14 центов (в современном эквиваленте это около 300 000 долларов). Стоит заметить, что никто никогда не обвинял Берга (по крайней мере, публично) в воровстве или растрате; счетоводам просто нужно было как-то обосновать траты в своих гроссбухах. Но Берг заподозрил заговор или, возможно, решил, что наглость – лучший способ скрыть вину. Как бы то ни было, он отказался отчитываться хотя бы за один цент, спровоцировав разбирательство, которое затянулось на многие годы.

Даже если бухгалтеры УСС считали его мошенником, у Берга все еще были покровители во властных структурах, и в декабре 1946 г. Белый дом наградил его медалью «За заслуги», в то время высшим гражданским знаком отличия за службу в военные годы. В представлении особо упоминались его десантирование в Норвегии для обследования завода по производству тяжелой воды, сбор разведданных в Италии и слежка за Вернером Гейзенбергом в Цюрихе.

От награды Берг отказался. На вопросы о причине такого решения он, верный своему характеру, отвечать не желал. «Мне неловко» – вот и все, что удавалось из него вытянуть. К тому времени он уже уволился из Госдепартамента и не раскрывал, что собирается делать дальше. Сдав казенное снаряжение, он оставил себе на память о работе атомным шпионом всего два предмета: пистолет, который пронес на лекцию Гейзенберга и из которого так ни разу и не выстрелил, и резиновую L-капсулу с цианидом.

Глава 59

Эффект разорвавшейся бомбы

Весной 1945 г. «Алсос» арестовал десятки немецких физиков-ядерщиков, но в итоге оставил под стражей только десятерых, включая Гейзенберга, Гана, Вайцзеккера и Дибнера. Все десять, конечно же, предполагали, что американцы хотят вызнать у них атомные секреты о созданных ими невероятных урановых машинах. (Мы же упоминали об увеличении количества нейтронов на 670 %?) Но истина заключалась в том, что американские ученые не узнали у своих немецких коллег почти ничего нового. «Алсос» заключал их под стражу по большей части для того, чтобы держать подальше от русских.

Пока шло обсуждение, куда интернировать этот новый Урановый клуб, его членов разместили в Гейдельберге под охраной американских военнослужащих, которые случайно оказались сплошь чернокожими. Немцы сочли это оскорблением и заявили протест. (Очевидно, идеи Третьего рейха повлияли на них сильнее, чем они думали.) Шли разговоры о том, чтобы отправить их в глухую часть Монтаны и держать там в изоляции, пока какой-то американский генерал не предложил сэкономить топливо и просто пристрелить их. Тут вмешались ошеломленные британцы, которые взяли решение вопроса на себя. Они перевезли ученых в Версаль, а затем в Бельгию, чтобы 3 июля отправить их наконец в Англию. Это был обычный полет, но у немцев возникли подозрения. Если союзники хотели бы уничтожить всю немецкую ядерную физику, то это была прекрасная возможность: одна авиакатастрофа – и дело сделано. Во время полета все десятеро наверняка бледнели и вздрагивали при каждой турбулентности, пока самолет ни приземлился.

Британцы перевезли их в Фарм-холл, имение к северу от Лондона; там было столь же уютно, как и в Трент-парке, который так нравился немецким генералам. Ученые прекрасно питались и имели полный доступ к газетам и радио. Гейзенберг играл на фортепиано сонаты Бетховена, а Ган пропалывал розарий. Британский солдат читал им отрывки из Диккенса, чтобы они могли совершенствовать свой английский. Желающие играли в волейбол. Единственное, на что они жаловались, – это на отсутствие контактов с семьями и скуку. Один физик прочитал книги Льюиса Кэрролла об Алисе несколько раз подряд и не мог вынести еще одного путешествия в Страну чудес.

Большинство из них хорошо ладили между собой, проявляя типичную для заключенных солидарность, но Гейзенберг и его окружение продолжали высокомерно игнорировать Дибнера и общались с ним как можно меньше. Когда