– Ладно, давайте к делу. Время позднее. Вам отдыхать надо. Допросим по некоторым эпизодам вашей преступной деятельности и спать пойдете. Я внимательно изучил собранные материалы по делу. И знаете, что меня поразило. В своей мести вы никогда не ограничивались врагами, корчевали весь род, целые семьи заслуженных большевиков…

– Не понимаю вас. – Берия с отвращением поморщился.

– Взять хотя бы Глухого или Серго. – Руденко прищурился, жадно всматриваясь в Берию.

«Глухим» за глаза называли Нестора Лакобу – председателя ЦИК и Совнаркома Абхазии. В двадцатые Нестор всячески способствовал продвижению «друга Лаврентия» по партийной линии, однако позднее их пути разошлись. После горячей ссоры с Берией утром 27 декабря 1936 года Лакоба все же поддался на уговоры матери Лаврентия Павловича прийти к ним на ужин, где и был отравлен. По окончании застолья Лакоба и Берия с супругой отправились в театр. После первого акта Нестору Аполлоновичу резко подурнело, он вернулся в гостиницу, где в муках скончался. По официальной версии, Лакоба умер от сердечного приступа, однако 1 января 1937 года из трупа «неутомимого руководителя социалистического строительства Абхазии» удалили все внутренности, тело забальзамировали и поместили в специальный склеп в Ботаническом саду. Но вскоре мертвый Лакоба стал «участником право-троцкистской организации». Останки вождя абхазского пролетариата сожгли и развеяли, затем принялись за семью. Младшего брата Николая расстреляли, единственного сына Рауфа, едва достигшего совершеннолетия, убили в Бутырской тюрьме.

Не прошло и двух месяцев после гибели Лакобы, как при странных обстоятельствах умирает его друг, старый большевик Серго Орджоникидзе, дерзнувший выступить против Берии. Осквернить память своего бывшего соратника Лаврентию Павловичу не удалось, но до семьи Орджоникидзе он дотянулся. В октябре 1936 года в день, когда Серго исполнилось бы пятьдесят лет, арестовали его брата Популию и расстреляли вместе с женой.

– Вы Орджоникидзе Нину Давидовну знаете? – Руденко перешел к допросу.

– Не припоминаю.

– Это жена Популии Орджоникидзе.

– Да, вспоминаю. Я ее лично знал.

– За что была арестована в 1937 году Нина Орджоникидзе, за что осуждена и к какому наказанию?

– Не помню.

– Вы показываете неверно. – Порывшись в документах, Руденко достал протоколы допроса. – Вам оглашаются показания обвиняемого Богдана Кобулова по поводу ареста Нины Орджоникидзе: «Ее арест не мог быть произведен без наличия у НКВД специальной санкции от Берии, так как Орджоникидзе была ему лично знакома и известна. Более того, жены видных участников антисоветского подполья не только арестовывались, но приговаривались Гоглидзе к различным видам наказания только после доклада им и получения соответствующих указаний от Берии». Вы подтверждаете это?

– Я не отрицаю показаний Кобулова, но я не помню этого.

– Вам предъявляется архивное уголовное дело за № 10472 по обвинению Нины Орджоникидзе. Она была арестована как жена репрессированного вами по первой категории Орджоникидзе Папулии Константиновича, и ей было предъявлено обвинение по ст. 58–10 УК Грузинской ССР. Почему же она была расстреляна по решению тройки от 14 июня 1938 года, хотя статья 58–10 УК[18], приписанная ей в обвинительном заключении, не предусматривает расстрела?

– Как видно из справки, – Берия потянул к себе том. – Она пятнадцатого июля была расстреляна. Я не помню, докладывалось это дело мне или нет.

– Вы говорите неправду, – прокряхтел Руденко, достав из папки свеженькие протоколы. – Вам оглашаются показания обвиняемого Кобулова: «Я не сомневаюсь, что Нино Орджоникидзе была расстреляна по указанию Берии. Я считаю, что Орджоникидзе была расстреляна незаконно, так как в деле отсутствуют основания для такой меры наказания. Безусловно, в данном случае расстрел Нино Орджоникидзе был произведен не в результате какой-либо ошибки, а был вызван местью со стороны Берии в отношении семьи Орджоникидзе».

Выдерживая паузу, Руденко убрал протоколы обратно в папку.

– Теперь вы признаете, что с целью мести совершили убийство ее мужа Папулии Орджоникидзе?

– Нет, не признаю. Когда Кобулов говорит о мести с моей стороны по отношению к семье Орджоникидзе, то он лжет. – Берия сухо откашлялся. – Можно попросить стакан воды?

Руденко кивнул следователю, ведущему протокол допроса, тот исполнил.

– Не для протокола, Лаврентий Павлович, вы ведь почти никого не оставили в живых из тех, кому были обязаны.

– Я не люблю ходить в должниках, Роман Андреевич. Вы хотите вменить мне убийство Серго Орджоникидзе и Лакобы? – Лаврентий Павлович лукаво выглянул из-за пенсне. – Попробуйте. Вдруг я признаюсь.

– Гражданин Берия, я не люблю теории заговора за их непредсказуемый финал и неожиданных героев. Совершенных вами преступлений, которые мы в настоящее время расследуем, достаточно, чтобы вынести вам самый суровый приговор. Вам знаком Кедров Михаил Сергеевич?

Берия задержал глоток воды во рту, будто пробуя его на вкус. Дело Кедрова тянуло к нему целую грядку мертвецов. «Товарищ Михаил» был легендарным большевиком, гениальным в фанатизме и пролетарской ненависти. Вместе с Дзержинским он создавал ВЧК, был неутомимым организатором советских концлагерей, личным приказом упразднил Соловецкий монастырь и превратил его в жемчужину ГУЛАГа. За начальником особого отдела ВЧК верно следовала его жена Ревекка Майзель, особо преуспевшая в бесконечных пытках и расстрелах врагов советской власти. В 1921-м Кедров организовал поблизости с Холмогорами еще один концлагерь, где от холода и болезней погибло около десяти тысяч заключенных. В 37-м за ним пришли, предъявив классическое по тому времени обвинение: шпионаж и участие в антисоветской деятельности. Еще следствие утверждало, что до революции Кедров служил агентом-провокатором царской охранки. В Лефортовской тюрьме его нещадно били, он не сдавался и не признавался, писал партии и Сталину. Мог ли Михаил Сергеевич даже представить, что его письмо из энкавэдэшного каземата с трибуны ХХ съезда КПСС зачитает лично сам Первый секретарь ЦК: «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов. Вскрыть ошибку… Беспредельная горечь и боль сжимает судорогой сердце. Нет, нет! Это не случится. Не должно случиться, кричу я. И партия, и правительство, и нарком Л. П. Берия не допустят свершиться той жестокой непоправимой несправедливости».

Упорство и мужество оказались ненапрасными, и 9 июля 1941 года Военная коллегия Верховного суда оправдала большевика. Но воля Берии не зависела от мнения судей, и счастливого Кедрова включили в особую партию арестантов, которая, согласно приказу Лаврентия Павловича, подлежала ликвидации. 28 октября 41-го всех их расстреляли. Уничтожение именно этих «врагов народа» должно было очистить политическую кухню НКВД от человеческого мусора, оставшегося от репрессивной стряпни. Берия не без основания опасался, что дело Кедрова может вывести следователей на всю эту чертову партию обреченных.