Я хорошо знала сестру Нонны Мордюковой – Наташу, она была женой оператора моих двух фильмов: «Школьный вальс» и «Карнавал», да мы еще и жили в одном доме. А вот с Нонной не была знакома близко. Однажды только снимались в одном с ней фильме «Председатель». У нее главная роль, у меня молодежный эпизод.

Меня вызвали на съемку с картошки – вгиковские первокурсники отбывали сельхозповинность. Я, конечно, обрадовалась – после пещерного быта на сеновале захотелось отоспаться и поесть. На трех рейсовых автобусах с пересадками я наконец добралась до киноэкспедиции и попала на съемку сцены диалога Ульянова (председателя) и Нонны (Дони).

Мордюкова была невероятная. Перетаптываясь босыми ногами от холода на промозглом дворе возле коровника, она говорила председателю: «Ты нам подходишь, а вот прежний, он все больше кровя улучшал, а не делом занимался». И такая в этой фразе была тоскливая безнадежность, такое, как нынче говорят «me too», что я, первокурсница, очень хорошо поняла, что это значит. Очевидно, и цензура поняла, потому что этой фразы в фильме нет. А потом режиссер Салтыков ее спросил: «Нонна, ты сегодня уезжаешь?» Она ответила: «Да, но я не надолго, я сразу же и назад». – «Вот первокурсницу устроить надо. Завтра у нее эпизод, можно ей у тебя переночевать?» Нонна легко сказала: «Да, конечно, – а потом замялась: – Ну, там белье менять надо, а то… не убрано». – «Да не вопрос, спасибо».

И я переночевала в комнате Нонны Мордюковой. Легкий трепет испытала, хотя «кровя» мне никто не улучшал. Была ей благодарность. Если б не она, меня бы отправили куда-то в Серпухов в гостиницу и на рассвете уже везли бы обратно.

Прошли годы. Молоденькая врачиха, дочь моей подруги говорит: «А у нас в больнице Мордюкова умерла. На нее все смотреть бегали. До последнего всеми командовала. Ее сам главврач боялся».

Бессмертная. Вон сколько ее героинь на экране. И все командуют. И будут командовать, пока живо кино.

Да, в старых фильмах все живые. Помню свой разговор с Марецкой: «Вы придете посмотреть мой спектакль, – спрашиваю я. – Нет, я снимаюсь в кино. – А про что кино? – Кино про меня».

Орлова и Раневская жили в нашем любимом Внуково. Сосед Сергей Образцов просил нас говорить «во Внукове», но язык не поворачивается.

У Орловой была дача, на которой они жили с Александровым, теперь на этом месте стоит чудовищный забор тюремного вида, за которым скрывается от народа адвокат Дубровинский. Смотреть на это уродство неприятно, лучше смотреть фильмы Александрова с Орловой и Раневской.

Фаина Георгиевна получила в наследство дачу почти рядом с дачей Александрова и Орловой, получила в дар от Алисы Коонен и мечтала на ней жить. Но писательский кооператив восстал против Фаины, и на собрании, где ее должны были принять в члены, был вынесен вердикт: «Нельзя, потому что она не писатель». Раневская тут же начала писать давно обещанные издательству мемуары, но дело не пошло.

Смотреть Раневскую можно было всегда. Как она играет в рассказе Чехова «Драма» идиотку-графоманку, которая читает писателю – в его роли Борис Тенин – свою пьесу. После каждого эмоционального пассажа она рыдает низким мужским голосом, потрясенная своим собственным талантом. Вместе с Чеховым и Тениным действительно хочется убить даму. Актриса гениальная. Просмотров в фейсбуке двести тысяч.

Что происходит, когда видишь на экране Василия Ланового? Наши соседки, рядовые зрительницы, отнюдь не фанатки, в день его смерти понесли цветы к его даче во Внуково и положили у ворот. В благодарность за то, что был, и за то, что остался с нами.

Когда он приходил к нам в гости, чаще всего первого января, обычно в сопровождении собак, с суковатой палкой, – просто помещик Троекуров. Входил, садился, поздравлял с праздником, выпивал рюмку и начинал читать Пушкина. Мы всегда просили Пушкина.

И вместе с ним мы уносились в какое-то мистическое пушкинское пространство, в котором всем нам было хорошо. Исчезала проклятая бренность, уходили мучительные проблемы и мелкие заботы. Беспримесный Пушкин.

Наши дети учились с их старшим сыном Сашей в сельской школе, праздновали общие дни рождения, мы дружили с Ирой Купченко, обменивались кулинарными рецептами и ездили вместе на спектакли Виктюка.

А высокую ноту задавал Лановой. Он мужественно служил сцене по-старинному преданно, работая всю жизнь в Театре Вахтангова. Играя последний спектакль перед своим последним Новым годом, он был так же молод, как раньше, молод до последнего дня жизни. Все дни после его ухода шли фильмы с ним в главных ролях.

Как-то одна наша гостья заметила при нем: «Вронский в фильме настоящий аристократ. А вот, извините, ваша Анна Каренина… ну просто горничная», – и брезгливо поморщилась.

Было стыдно, мы стали вопить и махать руками, но Василий Семенович отреагировал абсолютно спокойно – просто счел нужным не заметить. Такой вот истинный аристократ, даром что крестьянский сын.

Другая аристократка для меня – фантастическая Вера Васильева. Тоже крестьянская дочь. Но их аристократизм я расцениваю как врожденный. Это прежде всего не благородная внешность, а человеческое достоинство, глубокое уважение к мнению других, спокойное неприятие чужой бестактности, умение стоять на своем.

У Веры Кузьминичны редкий дар интеллигентной речи. Я всегда наслаждаюсь тем, как она четко формулирует, как мягко и приветливо ведет свою линию правды, не уступая и не соглашаясь, но и ничего не навязывая.

С моим мужем Вера Васильева сыграла десятки раз их спектакль «Вера», посвященный долгой жизни девяностошестилетней Веры Кузьминичны. Когда они репетировали, Сергей Коковкин исчезал надолго буквально каждый день. Однажды позвонила Наталья Тенякова и попросила его к телефону. Я ответила, что его нет, потому что у него любовь. Наташа оживилась и воинственно потребовала назвать имя этой любви. Я ответила – Вера Васильева. Тенякова помолчала и сказала после паузы: «Ну, это серьезно!»

В сентябре в Театре Сатиры готовился торжественный вечер в честь долгой сценической жизни Веры Кузьминичны. Были придуманы скетчи, шутки, отрывки из спектакля «Вера» – ну на один бы день раньше! Нет, именно в этот день московский мэр объявил театрам запрет на участие в спектаклях тех, кому за шестьдесят пять.

Вера Кузьминична огорчилась, она в очень хорошей форме и мечтала выйти к зрителям, чтобы отметить свой праздник. А уж как зрители ждали этой встречи, как заваливали ее цветами – от скромных весенних ландышей, украдкой собранных в лесу, до изысканных роз в сверкающих упаковках. Не сбылось…

Ну ничего, как сказал Ширвиндт, через пять лет отпразднуем. Дата будет самая круглая. Дай-то Бог!

Сергей Юрский – друг очень близкий. Сейчас они с Валентином Гафтом на Троекуровском кладбище рядышком. Это утишает боль потери. Они вместе.