– Опять пьяная шлюха! – визгливым голосом сказала та леди, что постарше. – Зачем сюда только пускают эту шваль?

Глава 46

Карета остановилась. Я услышал, как кучер спрыгнул с козел, а потом опустил для нас ступеньки. Дверца открылась. Когда Вил протискивался к выходу, его шпага задела мою ногу. А потом Роджер без предупреждения вытолкнул меня из кареты. Не видя, куда ставить ногу, я оступился и споткнулся. Вил поймал меня.

– Осторожнее, сэр.

Когда Епископ схватил меня, я почувствовал, что в его теле нет ни капли жира, одни кости и мускулы. На ощупь я определил, что его камзол, похоже, из добротного сукна, однако мой палец на секунду угодил в дырку.

– Роджер, нельзя ли поделикатнее? Идемте, сэр, я возьму вас за одну руку, а мой слуга – за другую.

Они потащили меня по двору – под ногами у меня были земля и камни, а в нос ударила смесь запаха свежего навоза и зловония выгребной ямы. Похоже, рядом конюшня. Щелкнул хлыст, звякнула сбруя, а затем раздался постепенно удалявшийся топот копыт. А после этого я слышал лишь наши шаги, далекий шум улиц и тяжелое дыхание Роджера. И вдруг до меня долетела песня дрозда-дерябы – что за неожиданная услада для слуха!

Судя по едкому запаху, мы были среди развалин, оставшихся после Пожара, – похоже, восстановительные работы здесь еще не начались, а временных жилищ погорельцев поблизости нет.

Щелкнула металлическая щеколда.

– Спускайтесь, сэр, – распорядился Вил. – Здесь узко, я пойду первым, а Роджер будет замыкать наше шествие.

Мы медленно спускались по лестнице, а запах сырости, сточных вод и старого пепелища все усиливался. Я насчитал шестнадцать ступенек, а внизу нас ждала еще одна дверь – ее Вил отпер ключом.

Когда мы зашли внутрь, я некоторое время стоял бок о бок с Роджером. Раздался скрежет кремня по металлу, затем Вил принялся осторожно дуть на трутницу, и вот наконец ему удалось разжечь огонь. В нос мне ударил неприятный запах сальной свечи.

– Роджер, скажи господину… э-э… господину Пирсону, что мы с радостью ждем, чтобы он почтил нас своим присутствием. А я останусь с господином Марвудом. Но сначала привяжи его к кольцу в стене – мало ли что?

Роджер особо не церемонился: когда он затягивал узлы у меня на запястьях и заламывал мои руки еще дальше за спину, я едва не вскрикнул от боли. Через некоторое время дверь за слугой закрылась, и мы с Вилом остались одни.

– Что ж, наконец-то у нас появилась возможность побеседовать наедине.

Он снял с моих глаз повязку, и при виде пляшущего огонька свечи я заморгал.

Во рту пересохло, и я судорожно сглотнул.

– Чего от меня хочет ваш хозяин?

– Пусть он расскажет вам об этом сам. Не могу передать, как же я рад, что вы наконец-то почтили нас своим присутствием! Что и говорить, вы заставили нас побегать, мой господин уже начал терять терпение. – Внезапно Епископ сменил тему. – А где девочка, которую вы привезли с Фенских болот? По-прежнему в доме леди Квинси?

– Не знаю. Зачем она вам так нужна?

Когда Вил не ответил, я счел, что терять мне нечего, и в свою очередь стал забрасывать его вопросами:

– Это вы убили Эдварда Олдерли? А кто сбросил доктора Бёрбро в мельничный пруд? Тоже вы?

– Разумеется, нет, – ответил Вил. Его резкий северный говор будто нарочно был создан для того, чтобы выражать негодование. – За кого вы меня принимаете?

– На похищение вы, во всяком случае, способны. Мало того, после смерти Олдерли вы проникли в его квартиру, и одному Господу ведомо, что вы оттуда украли. Вы…

– Я не взял ничего, что не принадлежало бы мне или другим людям. – В голосе Епископа зазвучал искренний пыл. – А что касается Неда Бёрбро, то этот человек мой друг. Вернее, был моим другом. Он пришел на мельницу, чтобы поговорить о моем… э-э… визите в Иерусалим, и не буду отрицать, между нами возникли разногласия, но это был обычный дружеский спор, не более того. Но потом Роджер рассказал, что, возвращаясь обратно в колледж, бедняга-доктор поскользнулся на камнях и упал под мельничное колесо. Роджер видел все своими глазами.

«Воистину, нет на свете большей глупости, чем святая наивность», – подумал я. Неужели Вилу не приходило в голову, что Роджер столкнул Бёрбро под мельничное колесо, чтобы тот их не выдал? Доктор спасся чудом. Роджер – один из великого множества слуг, действующих не по хозяйским правилам, а по своим собственным.

Черты Вила исказила гримаса гнева, возмущение он сдержал лишь огромным усилием воли.

– Сэр, как у вас язык повернулся обвинять меня в покушении на его жизнь! – продолжил он уже тише. – Ваши подозрения неоправданны. Я не из тех, кто бездумно отнимает чужую жизнь. Да будет вам известно, я служитель церкви, а не наемный убийца.

Я уставился на него во все глаза:

– Вы – священник? Не может быть! Вы носите оружие, да и в пасторской рясе я вас ни разу не видел, и…

Вил гордо выпрямился:

– Сэр, нынешний род занятий я избрал не по собственной воле. На эту стезю меня толкнули обстоятельства. – Епископ нахмурился и отошел от меня на пару шагов, яростно отбросив ногой валявшуюся на пути палку. Однако его потребность оправдаться была слишком велика, и он разразился пламенной речью: – Между прочим, в юности я даже не думал о святых обетах. Я изучал право. Но после университета я вступил в ряды Армии нового образца. Там я научился фехтовать и встретил бедолагу Роджера. Он служил под моим началом, и, когда много лет назад его ранили при Марстон-Муре, я молился вместе с ним. А потом сам Господь призвал меня к себе на службу. После рукоположения я стал армейским капелланом. Во времена Кромвеля мне дали приход в Йоркшире, и я ни в чем не нуждался. Но после возвращения короля у меня несправедливо отняли все нажитое.

– Ах вот оно что. Теперь начинаю понимать. Так вот почему вы ненавидите лорда Кларендона.

В стране были сотни таких обездоленных священников. После Реставрации парламент, не слушая никаких возражений, принял целый сонм карательных религиозных законов, целью которых было усилить влияние в стране англиканской церкви и лишить влияния служителей Римско-католической церкви и всевозможных раскольников – считалось, что все они являются политическими врагами. В результате многих англиканских священников, приверженных старым пуританским традициям, лишили приходов. В совокупности все эти карательные законы стали известны как Кодекс Кларендона, поскольку считалось, что за