– Вас пытались захватить люди из спецкоманды Арагорна – надо полагать, для допроса с последующей ликвидацией. Мы этому воспрепятствовали, но на вашу благодарность, по понятной причине, не слишком рассчитываем.

– Ага! Меня, значит, использовали как приманку. – Произнеся слово «приманка», барон отчего-то вдруг издевательски расхохотался, но тут же осекся, зажмурившись от боли в затылке. – Ваша служба – ДСД?

– Мне неизвестна такая аббревиатура, да и не в аббревиатурах дело. У меня для вас скверная новость, барон: завтра вам будет официально предъявлено обвинение в убийстве.

– Сотрудников гондорской резидентуры?

– Если бы!.. Гражданина Умбарской республики Альгали, коего вы отравили нынче вечером в «Зеленой макрели».

– Ясно… А почему обвинение предъявят только завтра?

– Потому что моя служба по ряду причин не заинтересована в ваших откровениях на следствии и суде. Вы располагаете временем до завтрашнего полудня, чтобы навсегда исчезнуть из Умбара. Но если вы все же замешкаетесь и очутитесь в тюрьме, то не обессудьте – нам придется обеспечить ваше молчание иным способом… Завтра утром по Чевелгарскому тракту уходит караван достопочтенного Кантаридиса, а в нем отыщется пара свободных бактрианов; пограничная стража на Перешейке получит розыскные ориентировки с должным запозданием. Вам все ясно, барон?

– Все, кроме одного. Самым простым решением было бы ликвидировать меня – прямо сейчас. Что вас удерживает?..

– Профессиональная солидарность, – усмехнулся человек в капюшоне. – И потом – мне просто нравятся ваши такато.

Сад к тому времени уже опустел: «балахонники» один за другим беззвучно растаяли в ночной тьме, которая до того их породила. Человек в капюшоне двинулся следом за своими людьми, но, перед тем как навсегда исчезнуть в лунной тени меж олеандровыми кустами, вдруг обернулся и проронил:

– Да, барон, и еще один бесплатный совет. Пока не покинете Умбар – «ходите опасно». Я вел вас сегодня весь день, от Длинной дамбы, и меня не оставляет ощущение, что вы уже вычерпали отпущенный вам запас удачи – до самого донышка. Такие вещи чувствуешь сразу… Я не шучу, поверьте.

Что ж, похоже, его запас удачи и впрямь исчерпан. Хотя это как поглядеть: он проиграл сегодня вчистую, всем, кому только можно – и эльфам, и людям Арагорна, и ДСД, – но при этом ухитрился остаться в живых… Нет неправда: не он остался, а его оставили в живых, это разные вещи… А может, все это ему померещилось? Сад пуст, и спросить не у кого – разве что у цикад… Он поднялся на ноги и понял, что уж удар-то по голове ему точно не приснился: в черепе с шумом плескалась боль пополам с тошнотой, заполняя его где-то до уровня кончиков ушей. Сунув руку за пазуху в поисках ключа, он наткнулся на теплый металл мифриловой кольчуги: надел ее еще в банке, страхуясь перед встречей с Эландаром… Да, нечего сказать – здорово она ему помогла…

Едва лишь он попал ключом в скважину, как дверь распахнулась и перед ним предстал заспанный дворецкий – огромный флегматичный харадрим Унква, из-за плеча которого выглядывала перепуганная Тина. Отстранив слуг, он вошел в дом; навстречу ему уже сбегала по лестнице Элвис, на ходу запахивающая халат.

– Боже, что с тобой? Ты ранен?

– Никак нет – просто слегка выпимши. – Тут его и вправду качнуло так, что пришлось опереться о стену. – Проходил вот мимо… дай-ка, думаю, загляну по старой памяти.

– Врун… – Она всхлипнула, и руки ее, выскальзывая из широких рукавов, обвились вокруг его шеи. – Господи, до чего ж ты мне надоел!

…Они лежали рядом, чуть касаясь друг друга, и ладонь его медленно скользила от ее плеча до изгиба бедра – легонько-легонько, будто бы опасаясь стереть облившее их тела лунное серебро.

– Эли!.. – наконец решился он, и та, как-то сразу почувствовав, что сейчас будет произнесено, медленно села, обхватив колени и уронив на них голову. Слова застряли в горле; он прикоснулся к ее руке и ощутил, как она отодвинулась – вроде бы совсем чуть-чуть, но на преодоление этого «чуть-чуть» ему теперь понадобится вся оставшаяся жизнь, и не факт, что хватит. Это, впрочем, было в ней всегда: она в принципе неспособна устраивать сцены, но зато умеет так промолчать, что потом неделю чувствуешь себя распоследней скотиной… каковой скотиной ты на самом деле и являешься. «У нее ж тут до меня вырисовывалась какая-то серьезная матримониальная перспектива, а она ведь уже не девочка – под тридцать… Сволочь вы, господин барон, ежели по-простому, равнодушная эгоистичная сволочь».

– Ваша секретная служба любезно дала мне время до завтрашнего полудня, чтобы я навсегда убрался из Умбара, – дальше меня просто убьют. Я под колпаком, и мне уже не вырваться. Такие дела, Эли… – Тут ему вдруг подумалось: вот, наверное, как раз с такими интонациями и сообщают любовнице: «В ближайшее время встречаться не выйдет – а то моя, похоже, что-то пронюхала», и у него едва не свело скулы от отвращения к себе.

– Ты как будто оправдываешься, Тан. Зачем? Я ведь понимаю – это просто судьба… А за меня не волнуйся, – она подняла голову, и вдруг тихонько рассмеялась, – в этот раз я оказалась предусмотрительнее, чем в прошлый.

– О чем ты?

– Да так – о своем о девичьем…

Элвис встала, набрасывая халат, и было в этом движении нечто настолько окончательное, у него невольно вырвалось:

– Ты куда?

– Собрать тебя в дорогу, куда ж еще? – чуть удивленно обернулась та. – Видишь, мне так и не стать дамой из общества, прости… недостает тонкости чуйств. Надо было устроить истерику или хоть для вида позаламывать руки, верно?

Слишком многое потерял он нынче единым махом: и цель, к которой шел все эти месяцы, и веру в себя, и страну, ставшую для него – может, и против воли, – второй родиной, а теперь вот теряет Элвис… И тогда, понимая уже, что все кончено, он отчаянно ринулся вперед – будто ныряя с пирса в безнадежной попытке догнать вплавь отваливший от пристани корабль.

– Послушай, Эли… Я в самом деле не могу остаться в Умбаре, но ты… Что бы ты ответила, если б я предложил тебе уехать со мною в Итилиен и стать там баронессой Тангорн?

– Я ответила бы, – в голосе ее была одна лишь смертельная усталость, – что ты, к сожалению, всю жизнь слишком любил сослагательное наклонение. А женщины – такова уж их природа – предпочитают повелительное… Извини.

– А если сменить наклонение? – Он изо всех сил пытался улыбнуться. – В повелительном это будет звучать так: выходи за меня замуж! Так лучше?

– Так? – Она замерла, закрыв глаза и стиснув руки на груди, будто вправду к чему-то прислушиваясь. – А знаешь – действительно гораздо лучше! Ну-ка повтори…

И он повторил. Сперва опустившись перед ней на колени, а потом подхватив ее на руки и кружась в медленном танце по всей комнате. Вот тут-то с ней и в самом деле приключилась легкая истерика, с хохотом и рыданиями навзрыд… Когда же они наконец опять оказались в постели, она первым делом приложила палец к его губам, а потом, взяв его ладонь в свои, осторожно прижала ее к своему животу и тихонько прошептала: «Тс-с-с! Смотри не напугай его!»