В довершение всего Ранкорн – к крайней досаде всех окрестных девушек на выданье – вовсе перестал появляться на поселковых игрищах, а взамен того зачастил в полуразвалившуюся сторожку на окраине Друадана: там с некоторых пор поселилась пришедшая откуда-то с дальнего севера, чуть не из Ангмара, старуха травница со своею внучкой по имени Лианика. Чем уж эта веснушчатая замухрышка сумела взять такого видного парня – одному Манве ведомо; многие полагали, что не обошлось тут без колдовства: бабка-то точно владела всяческими заговорами и умела исцелять травами и наложением рук – с того и жила. Про Лианику же было известно, что та общается со всеми зверями и птицами на их языке и умеет, к примеру, заставить горностая сидеть столбиком у себя на ладони вместе с беспечно умывающей мордочку полевой мышью. Впрочем, слух этот, возможно, возник просто оттого, что людей – в отличие от лесной живности – она дичилась и всячески избегала; сперва думали даже – может, вовсе немая? «Ничего, ничего, – обиженно вздергивали подбородок местные красавицы, если кто в их присутствии поминал о странном выборе королевского лесника, – глядишь, сойдутся породой…»

А что – по всему видать и вправду сошлись бы. Только не привелось… Потому что однажды вечером девушка повстречалась на лесной тропинке с развеселой компанией молодого сеньора, который выехал поохотиться и, по обыкновению, «чуток улучшить породу своих вилланов»; эти его забавы давно уже вызывали неудовольствие даже у иных соседей-лендлордов – «Право же, сударь, ваша наклонность трахать все, что движется и дышит…». Дело было обыкновеннейшее, по серьезному-то счету яйца выеденного не стоящее. Ну кто бы мог подумать, что эта дура потом возьмет, да и утопится… Убыло от нее, что ли? Не, братцы, верно люди говорят – все они там, на северах, чокнутые…

Хоронил Лианику один Ранкорн – старуха не пережила смерти внучки и на третий день угасла, так и не выйдя из беспамятства. Соседи пришли на кладбище главным образом полюбопытствовать – положит ли лесник на свежий могильный холмик стрелу с черным оперением, давая клятву мести? Но нет – не рискнул… Оно и верно – плетью обуха не перешибешь. Мало ли что он «человек короля» – король далеко, а лендлордова дружина (восемнадцать головорезов, по которым веревка плачет) – вот она, рядышком. А с другой стороны – конечно, жидковат в коленках оказался парень, заметно жиже, чем мнилось по первости… Эту, последнюю, точку зрения высказывали в основном те из поселковых, кто намедни побился сдуру об заклад (один к двум, а то и к трем), ставя на то, что Ранкорн объявит-таки о намерении мстить, – и теперь вот кисло выкладывал проигранные денежки на липкий от пива стол в «Трехпинтовой кружке».

Молодой сеньор, однако, так не думал: во всем, что не касалось его сдвига по части розового мясца, он был на диво осмотрителен. Лесник никак не производил на него впечатления человека, который оставит эту историю без последствий либо (что, в сущности, то же самое) примется обивать пороги суда и строчить челобитные. Эта шустрая пейзаночка, коию он мимоходом облагодетельствовал на лесной опушке, невзирая на некоторые ее возражения (черт, укушенный палец ноет по сию пору)… Откровенно говоря – знать бы загодя, что на нее всерьез положил глаз такой парень, как Ранкорн, так он просто проехал бы себе мимо… тем более и девка-то оказалась – тьфу, глядеть не на что… Ну да чего теперь говорить – сделанного не воротишь. Сопоставив собственные впечатления с мнением командира дружины, лендлорд уверился: отсутствием черной стрелы обольщаться не стоит, сие означает лишь, что Ранкорн не любитель театральных жестов и ему плевать на пересуды зевак. Серьезный человек – а значит, и отношения к себе требует серьезного… Той же ночью стоящий на отшибе дом лесника запылал со всех четырех концов. Входная дверь оказалась подпертой бревном, а когда багрово подсвеченное изнутри чердачное оконце закрыла тень вознамерившегося выбраться наружу человека, снизу, из темноты, полетели стрелы; больше уже никто вырваться из пылающего сруба не пытался.

Сгоревший заживо королевский лесник – это тебе не вшивый виллан, по собственной дурости угодивший под копыта господской охоты, тут концы в воду не очень-то упрячешь. Хотя…

– Вся округа, сэр, полагает, что это браконьеры. Покойный – царство ему небесное – держал их в черном теле, вот они ему и отомстили. Скверная история… Еще вина? – Эти слова молодой сеньор адресовал прибывшему из Харлонда судебному приставу, который – так уж случилось – остановился под его гостеприимным кровом.

– Да-да, благодарю вас! Чудный кларет, давненько не доводилось пробовать подобного, – степенно кивнул пристав – рыхлый сонный старикашка с венчиком серебристых волос вокруг розовой, как деревенское сало, лысины. Он долго любовался на пламя камина сквозь вино, налитое в тонкий стеклянный бокал умбарской работы, а потом поднял на хозяина свои выцветшие голубые глазки, оказавшиеся вдруг вовсе не сонными, а пронзительно льдистыми. – Кстати, та утопленница… Она была из ваших крепостных?

– Какая утопленница?

– Слушайте, неужто они у вас топятся регулярно – через два дня на третий?

– Ах, эта… Нет, она откуда-то с севера. А что, это имеет значение?

– Может статься, что имеет. А может, и нет. – Пристав вновь поднял бокал на уровень глаз и раздумчиво произнес: – Ваше поместье, сударь, радует глаз своей обустроенностью – пример для подражания всем окрестным землевладельцам. По моим прикидкам, не менее двух с половиной сотен марок годичной ренты – не так ли?

– Сто пятьдесят, – не моргнув глазом соврал лендлорд и облегченно перевел дух: хвала Эру – разговор, кажется, перешел в практическую плоскость. – Да к тому же едва ли не половина уходит в налоги… А тут еще закладные…

Что ж, браконьеры так браконьеры. Соответствующую кандидатуру подобрали быстро; провисев должное время на дыбе с жаровнею под пятками, парень сделал все положенные признания и был чин-чином посажен на кол – в назидание прочим холопам. Пристав убыл в город, нежно прижимая к правому боку свой кожаный кошель, отяжелевший разом на сто восемьдесят серебряных марок… Ну что, все? Черта с два – все!..

Лендлорда с самого начала тревожило то, что никаких костей на месте сгоревшего Ранкорнова дома так и не обнаружили. Командир дружины, который лично руководил той ночной акцией, успокаивал хозяина: сруб большой, пол не земляной, а дощатый, полыхало больше часа – труп наверняка сгорел дотла, такое случается сплошь и рядом. Молодой сеньор, однако, будучи – как уже говорено – человеком не по годам осмотрительным, послал своих людей еще разок обшарить пепелище… Тут-то и подтвердились наихудшие его опасения. Оказалось, осмотрительность не чужда была и леснику, в жизни которого хватало всяческих сюрпризов: из погреба у него вел наружу подземный лаз длиною тридцать ярдов, на полу которого обнаружились недавние пятна крови – одна из ночных стрел попала в цель.

– Искать! – распорядился молодой сеньор – негромко, но таким тоном, что выстроенные по тревоге дружинники (парни оторви и выбрось) разом покрылись гусиной кожей. – Либо он, либо мы – назад хода нету. Он пока что, хвала Оромэ, отлеживается где-то в лесу. Если уйдет – я покойник, но вы – все! – умрете раньше меня, эт-то я вам обещаю…