Он замолчал и, похоже, погрузился в свои мысли. Мне показалось, что судья может снова вмешаться, потому что, несмотря на закон о сроке давности, Лэнкфорд признался в преступлении. Но Лего замерла. Все в зале суда замерли.

– Что произошло потом? – подсказал ему я.

И совершил ошибку. Лэнкфорд взорвался:

– Что? Хотите, чтобы я воссоздал всю картину? Он получил надо мной власть. Вы понимаете, о чем я говорю? Я больше себе не принадлежал. Там, в отеле, это все мелочи. Не в первый раз он меня использовал или говорил, что надо сделать. Не в первый. Это случалось много раз. Он обращался со мной так же, как со своими осведомителями!

Я кивнул и опустил глаза. Мне не требовалось снова допрашивать Марко или вызывать еще свидетелей. Мойа, Бадвин Делл – они уже были не нужны, они больше не имели значения. Дело завершилось прямо сейчас.

– Мистер Лэнкфорд, вы когда-нибудь спрашивали агента Марко, что произошло той ночью с Глорией Дейтон, после того, как вы сообщили ему адрес?

Лэнкфорд медленно кивнул:

– Я спросил прямо в лоб: убил он ее или нет. Не хотел, чтобы это было на моей совести. Он ответил, что нет. По его словам, когда он вошел в квартиру, она была уже мертва. Он устроил пожар, чтобы уничтожить все возможные инкриминирующие улики. Но утверждал, что она уже была мертва.

– Вы ему поверили?

Лэнкфорд ответил не сразу.

– Нет, – наконец выдавил он. – Не поверил.

Я замолчал. Хотелось, чтобы этот момент продолжался всю жизнь.

– Ваша честь, у меня вопросов больше нет.

По пути к столу защиты я прошел сзади Форсайта. Он остался на месте; очевидно, не мог решить, вести ли перекрестный допрос или просто попросить судью закрыть дело. Я сел рядом с Дженнифер, и она немедленно прошептала мне на ухо:

– Ни фига себе!

Я кивнул и наклонился к ней, чтобы прошептать ответ, когда услышал, как Лэнкфорд заговорил со свидетельской трибуны:

– Мой сын уже вырос и справится сам.

Я развернулся, чтобы посмотреть, с кем он разговаривает, однако он нагнулся, и его загородила свидетельская трибуна. Казалось, он пытается что-то достать… Потом, прямо на моих глазах, Лэнкфорд выпрямился, поднес правую руку к шее, и я заметил у него маленький пистолет – такой прячут в ботинках. Нисколько не колеблясь, он вдавил дуло в мягкую кожу под подбородком и нажал на курок.

Вслед за вырвавшимся из пистолета глухим звуком послышался дикий крик со скамьи присяжных. Голова Лэнкфорда откинулась назад, затем упала вперед. Тело медленно стало крениться вправо, рухнуло и исчезло из виду. По всему залу суда раздавались крики ужаса. Только Дженнифер Аронсон не издала ни звука. Как и я, она сидела, будто проглотив язык, уставившись на внезапно опустевшую свидетельскую трибуну.

Судья стала кричать, чтобы все покинули зал суда, хотя даже ее пронзительный и истеричный тенор отнесло для меня на задний план. А вскоре я словно оглох.

Я посмотрел на скамью присяжных и увидел, что мой главный присяжный, Мэллори Гледуэлл, вскочила, закрыв глаза и зажав руками открытый рот. Эта сцена во всех деталях врезалась в мою память. Навечно. Двенадцать человек – двенадцать богов вины, пытающихся не смотреть на то, что они только что увидели.

Шесть месяцев спустя дело Глории Дейтон еще создает рябь на поверхности моей жизни. Когда Лэнкфорд извлек потайной пистолет и забрал у себя жизнь перед лицом присяжных, суд, конечно, завершился.

Судья Лего аннулировала судебное разбирательство, и дело застряло в кулуарах 120-го департамента. Офис окружного прокурора решил снять все обвинения с Андре Лакосса, сославшись на «вероятность» его невиновности и другие смягчающие вину обстоятельства. Естественно, никто из офиса окружного прокурора или из полиции не стал признавать, что они ошибались с самого начала.

После освобождения Андре перевели в элитную клинику «Седарс-Синай», где его лечили лучшие из лучших. Он перенес еще несколько операций и в условиях суперсовременного медицинского обслуживания восстановился за шесть недель. Все счета от врачей я высылал Деймону Кеннеди в офис окружного прокурора. И мне их не возвратили.

Когда Андре наконец-то вышел из больницы, он вышел с тростью и скорее всего с ней и останется. Андре был очень благодарен за исход уголовного дела и позволил подать от его имени гражданский иск против города и округа с требованиями о возмещении убытков за необоснованный арест, заключение и последовавший за этим физический и психический ущерб. Ни один из правительственных ответчиков не захотел с этим делом даже близко подходить к суду, и мы все урегулировали мирно. Я запросил по миллиону долларов за каждую ножевую рану, нанесенную моему клиенту, но в конце концов мы договорились о двух с половиной миллионах поверх оплаты всех медицинских счетов.

Я получил самый огромный разовый чек за всю историю существования фирмы «Майкл Холлер и партнеры». Своей команде я выплатил премии, а матери Эрла Бриггса послал чек на сто тысяч – самое малое, что я мог для нее сделать. Оставалось еще больше чем достаточно, и я три недели отдыхал на Гавайях с Кендалл и приобрел парочку «линкольнов». На одном я собирался ездить прямо сейчас, а другой решил приберечь на потом. Оба автомобиля «таун-кар» были с малым пробегом, 2011 года – последнего года, когда выпускали эту элитную модель, просуществовавшую на рынке тридцать лет.

Меня снова поносили и в СМИ, и в залах суда. На этот раз как парня, который настолько жестко набросился на свидетеля, что тот покончил с собой, не сходя со свидетельской трибуны. В итоге мою репутацию спасла серия из трех статей, которые вышли в сентябре в газете «Таймс» под заголовком «Испытания невиновного». Эти материалы в исчерпывающих деталях описывали судебный процесс, затем нападение на Андре Лакосса, проводимую реабилитацию и, наконец, его выздоровление. Я был изображен довольно неплохим малым: этакий адвокат, который поверил в невиновность клиента и сделал все ради того, чтобы Андре обрел свободу.

Эти статьи значительно поспособствовали финансовому соглашению с городом и округом. И еще больше они мне помогли с дочерью. Прочитав их, она снова, хотя и осторожно, стала со мной общаться. Теперь мы разговариваем и переписываемся. Я съездил в Вентуру, посмотрел, как она участвовала в соревнованиях по конному спорту.

Зато с адвокатской коллегией возникли проблемы. Вскоре после публикации в «Таймс» на меня завел дело следователь из отдела по профессиональной этике. В том репортаже брали интервью у врачей, которые лечили Андре после ножевых ранений. В частности, поднимался вопрос о том, мог ли Андре быть в сознании и в твердом уме, когда он подписал отказ от присутствия в суде, который я принес к его кровати в окружном медицинском центре. Хотя расследование еще не завершено, меня оно не беспокоит. Андре выложил нотариально оформленное заявление, засвидетельствовав мою юридическую смекалку и подробно изложив, как он сознательно подписал интересующий всех документ.