Хокану, облаченный в красное, предавался вынужденному безделью, стоя с полузакрытыми глазами; его вполне можно было принять за человека грезящего наяву, если бы не побелевшие руки, которые с силой вцепились в балюстраду. Внизу, в толпе, беседы крутились вокруг политики. Преобладали две темы: кто из претендентов на руку десятилетней принцессы Джехильи будет избран ей в мужья и кого из знатных властителей Свет Небес назначит на должность, освободившуюся после смерти Камацу.

Гнусные пожиратели мертвечины, с презрением думал Хокану. Могли бы и подождать, пока остынет прах старика.

Рассохшаяся половица скрипнула позади него под чьими-то шагами. Хокану напрягся в ожидании, что сейчас еще один из слуг обратится к нему со словами

— «господин мой, властитель». Однако титул не был произнесен. Застигнутый внезапным опасением, Хокану полуобернулся, безотчетно сжав рукоять фамильного металлического меча. Этим мечом он несколькими часами раньше перерезал красные шнуры, стягивавшие запястья отца, как того требовал обряд, чтобы освободить дух, отлетающий в чертоги Туракаму.

Но он увидел не убийцу. Его ожидал человек среднего роста, одетый в черную хламиду без каких-либо отличительных признаков. С виноватым видом Хокану убрал руку с меча:

— Прости меня. Всемогущий. Я не слышал гонга, известившего о твоем присутствии.

— Я прибыл другим способом, — сказал маг знакомым глубоким голосом.

Он откинул капюшон, и солнце осветило его лицо — изборожденное морщинами и печальное. Очертаниями щек и лба он разительно напоминал Хокану, а глаза вообще могли бы показаться неотличимыми, если бы не тайна, живущая в их глубине. Маг по имени Фумита приблизился к балюстраде галереи и обнял Хокану, выразив сочувствие этим формальным приветствием.

По крови он был отцом Хокану, но, согласно кодексу Ассамблеи, кровные узы считались несуществующими.

В облике мага чувствовалась усталость, и Хокану тревожно шепнул:

— Тебе не следовало здесь появляться.

Воину трудно было обуздать напор противоборствующих чувств. Его отец поздно проявил свои способности чародея — случай редкий, но не неслыханный. Будучи уже зрелым мужчиной, он оставил жену и сына, чтобы облачиться в черную хламиду. Детские воспоминания Хокану о Фумите были немногочисленными, но яркими: шершавость щеки в тот вечер, когда мальчик обвивал руками отцовскую шею, запах пота, когда отец снимал доспехи, вернувшись с воинских учений. Фумита, младший брат властителя Шиндзаваи, должен был впоследствии стать военачальником своего семейства и готовился к этому поприщу до того дня, когда маги забрали его к себе. Хокану с болью в сердце вспоминал, что с тех пор его мать ни разу не улыбнулась.

Брови у Фумиты поднялись; он преодолел собственную печаль.

— Всемогущий вправе находиться где угодно и когда угодно.

И к тому же умерший приходился ему братом. Магическая мощь разлучила их, а тайна держала вдалеке друг от друга. О жене, которая отказалась от имени и ранга, чтобы вступить в монастырь, маг не упоминал никогда. Он вглядывался в черты сына, которого не мог больше признавать сыном. Ветер относил назад шелковый плащ, — казалось, он цепляется за одеревеневшие плечи мага.

Он безмолвствовал.

Хокану, чья чуткость порой граничила с даром колдовства, заговорил о другом:

— Если я собираюсь продолжать политику отца и держать сторону императора, то необходимо объявить о моих намерениях, и сделать это как можно скорей. Тогда враги, которые могут объединиться против Света Небес, будут вынуждены показаться мне, ибо я стану на их пути как щит, прикрывающий его. — Он коротко и угрюмо рассмеялся. — Как будто это имеет какое-то значение. Если же я устранюсь от борьбы за пост Имперского Канцлера и допущу, чтобы эта высокая честь была завоевана кем-то из наших противников, то следующим их ходом станет нападение на мою жену, которая сейчас вынашивает наследника нашего имени.

Из общего гомона толпы выделился чей-то хриплый смех. Один из слуг прошел мимо перегородки, обращенной в сторону галереи, он увидел молодого властителя, беседующего с магом, поклонился и молча проследовал дальше.

Обостренная восприимчивость Хокану не позволяла ему оставить без внимания ничего совершающегося вокруг. Он слышал громкий голос одного из своих кузенов по имени Девакаи, затеявшего горячий спор с кем-то из гостей; оба спорщика, как видно, не теряли времени даром и усердно прикладывались к кубкам с различными винами. Их родство с Камацу было достаточно отдаленным, и их мало заботила судьба династии.

Из глубины дома послышалось хихиканье служанки; где-то плакал младенец. Жизнь продолжалась. Судя по пытливо-сосредоточенному взгляду Фумиты, он прибыл не просто ради того, чтобы отдать дань уважения скончавшемуся брату.

Хокану собрался с духом и первым нарушил молчание:

— Я понимаю, что речь пойдет о чем-то неприятном, но… ты собираешься мне о чем-то сообщить?

Фумита выглядел обеспокоенным — это был дурной знак. Даже в молодости, до своего облачения в черную хламиду, он мастерски владел своим лицом, и это сильно помогало ему в карточных играх. Засунув большие пальцы обеих рук под пояс-шнурок, он неловко уселся на край большой цветочной вазы. Над смятыми цветами поплыли густые запахи зелени.

— Я принес тебе предостережение, консорт Слуги Империи.

Форма обращения сама по себе говорила о многом. Хокану чувствовал неодолимую потребность тоже присесть, но пятна от цветочного сока на его траурных одеждах могли быть истолкованы как проявление слабости: как будто он забылся или поддался усталости. Он остался стоять, хотя ноги болели от напряжения.

— Ассамблея беспокоится о моей жене? — предположил он.

Молчание затянулось. Голоса гостей звучали куда громче, чем раньше: разгорячившись от вина, они беседовали все более оживленно. Наконец, не глядя на Хокану, Фумита сказал, тщательно выбирая слова:

— Выслушай меня внимательно. Во-первых, Ассамблея ведет себя точно так же, как и любое другое людское сообщество, когда пытается прийти к некоторому соглашению. Они спорят, совещаются, разбиваются на партии. Никто не хочет первым накликать беду, подвергая опасности жизнь Слуги Империи.

Хокану судорожно вздохнул:

— Они знают об игрушечнике Мары.

— И о затеях Джиро, который развлекается изобретением машин. — Фумита бросил на собеседника пронизывающий взгляд. — Мало кто из магов не знает об этом. Они не высказываются напрямик лишь потому, что никак не могут договориться о каком-то едином способе действий. Но провокация — любая провокация! — заставит их объединиться. Вот этого опасайся.

Дым и запахи, казалось, сгустились настолько, что в них можно было задохнуться. Хокану выдержал взгляд Всемогущего и за бесстрастной суровостью лица прочел страдание.

— Я понял. Что еще?