Я тут же стала рассматривать на стене картину с морским пейзажем, радуясь в душе скорому отъезду. Пресветлый не мог объявить меня наяритой без последствий для себя, у наместника возникли подозрения, но доказательств против меня нет никаких. Нужно как можно скорее уезжать из Мансана, вот и всё.

— Вы должны исправить содеянное, — нарушил молчание жрец.

— Я вам ничего не должна!

— Вы отравили священное место своим присутствием.

— Хорошо, я уеду.

— Не раньше, чем уберёте последствия содеянного!

— Во-первых, во всём случившемся виноваты вы и только вы, а во-вторых, я понятия не имею, как это сделать.

— Вы как дитя, наделённое огромной силой, но не умеющее разумно использовать её, — в расстройстве покачал головой жрец. — В нашем храме вам могли бы помочь и направить.

— Вы уже попытались один раз меня направить в нужную вам сторону, и к чему это привело? Хотите рискнуть и попробовать ещё раз?

— Необходимо как можно скорее всё исправить. Вы даже представить себе не можете масштабы устроенного вами бедствия. Мансан — последняя надежда людей на излечение. То, что вы сделали…

— Я?! Всему виной ваша самоуверенность и напыщенность. И, знаете что, пожинайте теперь сами плоды своих деяний!

— Вы отказываетесь?

— Да, — отрезала я. Нашёл дуру. Зачем мне всё исправлять? Чтобы меня тут же объявили наяритой?

— Мне доложили, что с вами уехала служанка из храма. Как её… Ли? — сменил неожиданно тему Пресветлый, сверля меня взглядом. — Сложная судьба у девочки, сложная…

Я вся подобралась, но не проронила и слова, а жрец продолжил рассуждать:

— Пока жила при храме, она находилась под покровительством пресветлой богини, искупая свои грехи. Покинув же его стены, сия дева опять ступила на путь порока и моя совесть не позволяет мне молчать о её деяниях.

«Ах, ты сукин сын!» — выругалась я про себя.

— Я пожалела девушку. Вам же, как вижу, милосердие не ведомо, — процедила я. — Скажете о ней хоть слово, и я вам такого пожелаю, что мало не покажется!

— Не нужно угроз. Я уже стар и не страшусь смерти. Предвидя ваши действия, я написал письма о ней королю, наместнику и гуану Канта-Дора. Мои люди отправят их, если вы не вернётесь немедленно в храм и не исправите всё то, что натворили.

Испепеляя ненавидящим взглядом жреца, я почувствовала, что меня загнали в угол.

— Какие гарантии, что вы не выдадите эту несчастную и меня? — холодно поинтересовалась у него.

— Моё слово.

— Даже не смешно.

— Вам придётся поверить.

«Вика, даже не думай, это ловушка!» — предостерёг меня аттан.

Мои губы растянулись в улыбке, которая не достигла глаз.

— Если вы не сохраните тайну, сегодняшние события покажутся Мансану цветочками. Клянусь, одно лишнее сказанное или написанное слово, жест, взгляд, и люди побегут не только из храма, но и из города. Я прокляну эту землю так, что даже ползучие гады не смогут на ней жить! И не говорите потом, что я вас не предупреждала.

— Понять не могу, за что богиня одарила милостью такую особу, — только и ответил Пресветлый.

— А у меня в голове не укладывается, как можно прикрываясь именем богини отказывать в снисхождении изувеченной девочке, чья вина лишь в том, что она спасалась от насильников.

— Вы не думали о том, что шрамы защищали её от опасности быть узнанной?

— И какое будущее вы ей уготовили? Быть вечной служанкой и жить изувеченной с терзающим душу грузом вины? — мой собеседник хотел что-то сказать, но я его оборвала: — Молчи, жрец! Не доводи меня до греха. Ты не достоин занимаемой должности, так как не помогаешь, а калечишь души людей, которые приходят к тебе за помощью.

Чем больше я об этом думала, тем сильнее меня переполнял гнев. Ведь не с одной Ларией он так поступил! Сколько ещё поломанных судеб на его совести? Меня буквально трясло от творимой несправедливости.

— Кто дал тебе право решать, кто достоин прощения, а кто — нет? Ты кем себя возомнил? Смерти не боишься? Ты будешь молить о ней! Я проклинаю тебя жизнью!!! Жизнью в болезнях и немощи! И не будет тебе снисхождения богини, пока ты не искупишь все свои грехи. Тебе не умереть от чужой руки, а если решишь уйти из жизни сам, я проклинаю твою душу на муки вечные! — я припечатывала его каждым словом, и они кинжалами вонзалось в него. Лицо приобрело восковую бледность, а в глазах я видела смятение. Вспомнив его слова Ларии, не скрывая язвительности, добавила: — Сам решай, или страдать телом на этом свете — или вечно мучиться на том.

Я физически почувствовала как сила, бурлившая во мне в момент произнесения слов, ушла, и на меня ниспустилось умиротворение. Поневоле поверишь в божественное существование Наяриты. Меня как будто кто-то свыше одобрил и поддержал.

В отличие от меня Пресветлому хорошо не было, он пошатнулся, схватившись за сердце:

— Здесь же нет воды?! — просипел он.

— Само тело человека процентов на шестьдесят состоит из воды, — просветила его. Было ли мне его жаль? Нет. Жрец наверняка ежедневно купался в источниках. Пусть попробует прожить без их восстанавливающей силы. Как можно сопереживать болезням других, когда у самого ничего не болит? Он же забыл, каково это испытывать боль и слабость, вот и сочувствие к людям испарилось. Как там говорят: «Сытый голодному не товарищ».

Подойдя к дверям, я выглянула и бросила дежурившей охране:

— Пресветлому плохо. Принесите попить.

Мои слова взбудоражили. Всё же жрец в Мансане находился на особом положении, а известие о его плохом самочувствии произвело эффект разорвавшейся бомбы. Принесли воды, и тотчас вернулись наместник с Варгосом.

Судя по потрясённому лицу наместника, Пресветлого в таком состоянии он видел впервые.

— Наверное, имеет смысл вернуться в храм. Вас сопроводить? — подала голос я, и жрец уловил в моём вопросе подтекст.

«Радость моя, только не говори, что решилась на это безумие?!» — произнёс аттан.

Можно подумать у меня есть выбор. Да, я была готова вернуться. Если в городе не восстановить порядок, разбирательств не избежать. Шутка ли, если люди будут продолжать бежать от источников? Так и до войны дойти может. Аруанцев обвинят в гневе богини и потребуют отдать Мансан. Положа руку на сердце, сама не ожидала, что мой мысленный приказ, переданный воде, окажется столь продолжительного действия.

Прикрыв глаза, я дремала под мерное покачивание кареты. На этот раз дорога в Хоэрвен оказалась в разы комфортнее. К тому же король был настолько великодушен, что открыл для меня порталы, сокращая путь. Насчёт великодушия, это не шутка. После моей своеобразной помощи ему, я бы не удивилась, заставь он меня трястись несколько дней в карете.