— Он требует опеки над детьми, и ничего больше.

— Одно цепляется за другое, — возразила я. — Дэнис требует, чтобы я продала свой бизнес. Клянется, что ему нужны лишь деньги, но это неправда. Он мечтает лишить меня «Викер Вайз». Успех моей компании безумно задевает его.

— Сомневаюсь. Вы злая женщина. А злоба плохо сказывается на детях.

Дженовиц определенно был настроен против меня. Только так я могла объяснить абсурдность его доводов.

— Мой муж тоже злой человек, даже в большей степени. К тому же он ревнив, закомплексован и мстителен. Разве полезно детям жить с таким человеком?

Дженовиц снова вскочил с кресла и вышел за дверь.

Я бросила взгляд на часы. Время бежало со страшной скоростью. До меня только сейчас начало доходить, что я проиграла. Дженовица не волновали прошлые злодеяния Дэниса. Я подозревала, что, обвини я Дэниса в педофилии, Дженовиц просто кинул бы в рот новую конфетку и вздохнул.

Броди прав. Что-то тут нечисто.

Договоренность. Договоренность между Сильви и Дженовицем.

Спустя несколько минут я услышала шаги, дверь открылась, и Дженовиц снова уселся в свое кресло.

— Могу я еще немного поговорить с вами? — спросила я.

Дженовиц равнодушно махнул рукой:

— Да говорите о чем хотите.

— Когда все только начиналось, я очень злилась на Дэниса. Но потом злость утихла. Дэнис никогда не смог бы поступить подобным образом. Пожалуйста, поверьте мне, доктор Дженовиц. Я никогда не бунтовала. Я живу по правилам, не отступая от системы. И всегда так жила. Но впервые система насилует меня. Простите за столь грубое слово, но только оно может правильно описать мое состояние.

Мне хотелось верить, что он слышал и слушал меня. Дженовиц смотрел на меня, и я больше не замечала в его глазах скуки. Я мягко продолжала:

— Несправедливость делает меня злой. Обида приводит в ярость. И именно вы, люди, работающие на эту систему, создали подобные условия. Измените их, и злоба исчезнет.

Дженовиц нахмурился и закачал головой.

— Дать вам то, что вы хотите, позволить вам поступать так, как вы хотите, и злоба исчезнет? Вы это имеете в виду?

Я подалась вперед.

— Нет, не это… Хорошо. Мне нужна ваша помощь. Вы психолог. И апеллируете к разуму. Пожалуйста, помогите мне разобраться в том, что происходит. В этом деле я вижу полное отсутствие правды и логики. Нет также объективного, непредвзятого отношения. Меня воспринимают как давно сложившийся стереотип. Я пыталась доказать обратное, но безуспешно.

— Все дело в выборе, — сказал Дженовиц. — Нам всем рано или поздно приходится делать выбор. Мы встаем утром и решаем, какие ботинки надеть. Мы не можем носить одновременно три пары, верно? То же самое и с работой. Мы не можем успевать везде, а вы хотите успеть. А еще вы собираетесь убедить нас, что выполняете колоссальную работу. Выбор, Клер, выбор.

— Я не согласна. Я выбираю многогранную жизнь. Неужели я не имею права на подобный выбор?

— Нет, если вы растрачиваете себя впустую.

— Но это не так.

Он встал и посмотрел на меня сверху вниз:

— Если вы надеетесь, что, продемонстрировав мне свою самоуверенность, заставите меня изменить мою точку зрения, то очень ошибаетесь. Вам нужно сделать выбор. — И пошел к двери.

— Но где тут выбор? — крикнула я ему вслед.

Дженовиц закрыл за собой дверь.

Я вскочила со стула и заходила по офису. Посмотрела на часы. Посмотрела на отчет Моргана, на который Дженовиц даже не обратил внимания.

Что-то тут все-таки нечисто.

Я немного отодвинула отчет Моргана и под ним обнаружила табель об успеваемости детей в школе. Движимая любопытством, я отодвинула и его.

Потом отдернула руки и убрала их за спину. Я никогда не шпионила.

Потом меня озарила мысль, что это мои личные документы. Суд назначил Дженовица выполнять определенное задание, за которое платила именно я. Разве я не посылала ему недавно чека?

За дверью не раздавалось ни звука. Продолжая напряженно прислушиваться, я схватила документы. Я не представляла, что ищу и зачем. Возможно, мной двигало любопытство. Или вызов. Я увидела фирменный бланк Кармен, потом бланк Артура. За ними последовал судебный протокол и записи Дженовица. Я достала записи из клиники, где делала аборт, бегло просмотрела их и аккуратно вложила обратно.

И тут мне на глаза попалось написанное от руки письмо на бланке. Я до сих пор не понимаю, что побудило меня прочитать его. Достала письмо из папки, я успела прочитать достаточно много, когда на лестнице раздались шаги Дженовица.

Я колебалась лишь короткое мгновение. Бумага, которую я решила украсть, по праву принадлежала мне. Я быстро сложила письмо, засунула в карман и упала в кресло.

Дверь открылась. Я не выглядела и не чувствовала себя виноватой. Если мое сердце и колотилось в груди, то оно с таким же успехом могло колотиться от волнения, от восторга, от полного, глубочайшего облегчения. Я действительно испытывала облегчение. Мне казалось, что с моей груди сняли тугую повязку, что гигантский груз упал наконец с моих плеч, а запястья освободили от наручников.

— У нас совсем мало времени, — пояснил Дженовиц. — Вы хотите сказать что-нибудь еще?

Я откашлялась, чтобы мой голос звучал твердо.

— Только один вопрос. Из чистого любопытства. Как я должна была себя вести на протяжении всего дела, чтобы заслужить ваше уважение?

Он аккуратно сложил бумаги и убрал их в папку.

— Вы должны были убедить меня, что изменитесь. Но я ни разу не услышал от вас ничего подобного. Такое ощущение, что вы считаете себя совершенно правой. Порой, Клер, нам приходится самим нести ответственность за свои поступки.

Я больше не могла с ним соглашаться. Я очень боялась, что мое ликование прорвется наружу, призвала на помощь все свое хладнокровие, поблагодарила его за то, что он нашел время для разговора, и ушла.

Десять минут спустя я достала из кармана письмо, которое стащила у Дженовица, и положила его на стол перед Кармен. Это было официальное письмо по делу семьи Рафаэль, адресованное Дженовицу. Оно содержало даты и список приложений, ничего личного.

А вот наверху красовалась личная приписка, нацарапанная теми же синими чернилами, что и подпись судьи. Одна-единственная фраза:

«Дэнис Рафаэль выглядит искренним. Пусть на этот раз победит отец».

Когда я вернулась домой, пошел снег. Крупные хлопья монотонно падали с неба и мягким белым покрывалом ложились на колючие ветки сосен. И хоть это был не первый снег в этом году, он очень освежил природу. Исчезла грязь. Все вокруг заискрилось.