ими культуры. Последняя, названная А.А. Иессеном раннекубанской культурой, была датирована им в пределах 2300–1700 лет до н. э. (Иессен А.А., 1950, с. 198). В дальнейшем А.А. Иессен несколько удревнил хронологию изучаемой культуры, установив ее в рамках 2500–2000 лет до н. э. Этой датировки майкопской культуры придерживались до недавнего времени многие исследователи бронзового века Северного Кавказа (Пиотровский Ю.Ю., 1991, с. 17).

Хронология майкопской культуры, к сожалению, остается до сих пор неразработанной. Для решения этой важной проблемы нам явно не хватает широко раскопанных и тщательно изученных погребальных, и особенно поселенческих комплексов, представленных со всего ареала майкопской культуры. До сих пор монографически не изданы ни сам Майкопский курган, ни такой широко обследованный бытовой памятник, как Мешоко. Среди исследованных в последнее время памятников большой интерес вызывает, несомненно, поселение Галюгаевское I на среднем Тереке, но небольшая часть его материалов введена в научный оборот лишь в самое последнее время (Кореневский С.Н., 1993).

Одной из существенных причин, затрудняющих решение проблемы хронологии раннебронзового века Северного Кавказа и отдельных групп его памятников, является отсутствие до сих пор сколько-нибудь значительной серии радиокарбонных дат для майкопской культуры. Поэтому в ряде случаев исследователи для хронологизации этой культуры были вынуждены привлекать С14 даты, полученные, например, для раннего подкурганного погребения в Мильской степи в Закавказье (2530±120 лет до н. э.) или для погребений Устьджегутинского могильника (2090±60 лет до н. э.; 2160±60 лет до н. э.; 1950±60 лет до н. э.), которым непосредственно предшествуют там майкопские захоронения (Мунчаев Р.М., 1975, с. 335).

Считаю в данной связи необходимым отметить также следующее. При сопоставлении северокавказских материалов с ближневосточными, особенно когда это касается определения датировки памятников, следует помнить, что до сих пор не существует прочно установленной абсолютной хронологии для таких известных комплексов конца IV–III тысячелетия до н. э. Месопотамии, как поздний Урук, Джемджет Наср, Ниневия 5 и др. Оживленные споры между специалистами идут как по вопросам хронологизации, так и о том, представляют ли эти комплексы определенные культурно-исторические периоды или они отражают региональные особенности, выражающиеся, прежде всего, в керамике и ее орнаментации.

Несмотря на отмеченное, поиски надежных данных, позволяющих приблизить решение проблемы хронологии раннебронзового века Северного Кавказа в целом и отдельных его комплексов, в частности, постоянно велись и продолжаются. Об этом свидетельствует и прошедшая в 1990 г. дискуссия в журнале «Советская археология», и состоявшийся в 1991 г. в Новороссийске симпозиум по майкопской культуре. Хотя в известной степени прав и Ю.Ю. Пиотровский, считающий, что в настоящее время представляется невозможным определенно говорить о хронологических рамках майкопской культуры (Пиотровский Ю.Ю., 1991, с. 20), тем не менее, некоторые результаты в разработке этой важной проблемы имеются сейчас. Они касаются, прежде всего, датировки раннемайкопских комплексов.

Сравнительный анализ металла (с точки зрения состава), и особенно керамики раннемайкопских памятников, с одной стороны, и комплексов фазы Амук F в Сирии и соответствующих им в Анатолии и Ираке (Тепе Гавра XII–IX) — с другой, позволил наметить несомненную связь их между собой и тем самым значительно углубить нижние хронологические рамки майкопской культуры, по меньшей мере до конца IV тысячелетия до н. э. (Андреева М.В., 1977, с. 50–55).

Керамика, точнее глиняные сосуды из ранних погребений майкопской культуры, в сравнительном плане изучена слабо. Было ясно, что она не связана с местной керамикой предшествующей эпохи (Иессен А.А., 1950, с. 175, 177). Учитывая близость ее форм к соответствующим образцам из памятников Северной Месопотамии, высказывалось мнение о месопотамском происхождении раннемайкопской керамики (Мунчаев Р.М., 1975, с. 329). Выясняется, что раннемайкопскую форму глиняной посуды содержат и памятники, расположенные к западу — в Сирии — и объединяемые в фазу Амук F (Braidwood R.I., Braidwood L.S., 1960, p. 513–516). Причем совершенно идентичны не только форма и размеры горшков раннемайкопских и сирийских памятников, но и цвет и характер обработки их поверхности. Совпадают и такие детали, как почти полное отсутствие у тех и других ручек и орнамента. А в случаях, когда на сосудах имеются ручки или орнамент, близость между ними просто поразительна (Андреева М.В., 1977, с. 52).

Для исследователей остается неясным, правда, происхождение данного керамического комплекса в Сирии, они склонны выводить его из Гавры в Месопотамии (Braidwood R.I., Braidwood L.S., 1960). В данной связи, кстати, следует обратить внимание и на довольно типичные залощенные горшки раннемайкопского типа, представленные в коллекции урукской керамики из Дарашина в Докане в Иракском Курдистане (Behnam Abu Al Soof, 1979, pl. II). Но независимо от этого в свете отмеченных данных становится совершенно очевидным, откуда и в какое приблизительно время началось проникновение на Северный Кавказ отдельных культурных и, вероятно, этнических элементов, которое положило начало развитию здесь новой, оригинальной, в основе своей двуприродной (северокавказско-переднеазиатской) культуры эпохи ранней бронзы[38]. Это время — не позднее рубежа IV–III тысячелетий до н. э.

В пользу отмеченного свидетельствуют и другие факты. В 1984 г. в раннемайкопском погребении близ с. Красногвардейское (Адыгея) была обнаружена гагатовая цилиндрическая бусина с гравированными изображениями оленя и, видимо, древа жизни (Нехаев А.А., 1986, с. 246, 247, рис. 3, 1). Она имеет близкие аналогии среди подобных предметов из переднеазиатских комплексов, прежде всего, Тепе Гавры, датируемых IV — началом III тысячелетия до н. э. Недавно каменная печать прямоугольной формы с аналогичными же гравированными изображениями найдена в халколитическом слое Дегирментепе в Восточной Анатолии (Ufuk Esin, 1984, fig. 37). Именно с учетом ближневосточных находок А.А. Нехаев датировал исследованное им погребение началом III тысячелетия до н. э.

Значительно больший интерес в данной связи вызывают материалы из другого восточноанатолийского поселения — Арслантепе. В соответствующем комплексе его, относящемся к позднему Уруку — Джемджет Насру (конец IV — начало III тысячелетия до н. э.) представлена керамика, близкая к майкопской по формам и другим признакам (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 52, 55). Обращает внимание и находка здесь костяной булавки с треугольной головкой (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 63,1). Подобная булавка в единственном числе известна на Северном Кавказе из раннемайкопского погребения в Устьджегутинском могильнике (Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 8, 2).

Укажем особо на керамический комплекс поселения Галюгай I. В 1993 г. опубликована сравнительно небольшая его часть. Но я имел возможность непосредственно ознакомиться со значительно большей частью керамики Галюгая. Первое же знакомство с ней заставляет искать параллели отдельным ее формам в керамике позднего Урука и раннединастических периодов Месопотамии. Отмечу в данной связи, что в материалах из слоев конца IV — первой половины III тысячелетия до н. э. на поселении Телль Хазна I в Северо-Восточной Сирии, исследуемой экспедицией Института археологии РАН, представлены сосуды, близкие по формам галюгаевским и украшенные