– Это произошло в декабре прошлого года. В музее Людвига. Я при этом присутствовала.

Упоминал ли ее муж когда-либо имя Коры? Алиса Вингер тут же замкнулась.

– Этого я даже представить себе не могу.

Что ж, есть еще несколько имен, на которые он наткнулся в ходе расследования. А также:

– Я предпочел бы поговорить с госпожой Франкенберг лично. Простая формальность.

– Я позову ее.

Алиса Вингер поднялась и вышла из комнаты. Ее не было несколько минут. Винфрид Майльхофер воспользовался возможностью, чтобы поинтересоваться:

– Расследование продвигается?

Полицейский кивнул. Почему-то ему стало легче от того, что именно мужчина, ставший свидетелем убийства, уверен, что расследование все еще продолжается.

– Я не могу это забыть, – негромко произнес Винфрид Майльхофер. – Как Ута сидела рядом с Франки и смотрела на него. Она была счастлива. Возможно, не стоит об этом говорить, однако мне стало жаль ее. Странная бывает у людей реакция. Я должен был испытывать ужас. И я его испытывал. Но меня потрясла реакция Франки и моя собственная. Я не предполагал, что может возникнуть ситуация, когда я не смогу сдвинуться с места. Я мог бы это предотвратить. Первый удар – нет. Но второй… и…

Его прервала Алиса Вингер. Вернувшись в комнату, она произнесла:

– Ута сейчас придет. Прошу, будьте с ней поделикатнее. Рана еще свежа. Они были так счастливы.

– Да, конечно.

Рудольфу стало неловко. Вот она, другая сторона. Сторона, которую нужно было защитить. Порядочные граждане, жизнь которых в доли секунды разрушило чье-то безумие.

Прошло еще несколько минут, прежде чем в дверях появилась Ута Франкенберг. В первое мгновение Рудольф обратил внимание на розовый халат, плюшевый, до пола. Она закуталась в него так плотно, словно мерзла. Над воротником было круглое серое лицо, измученное бессонницей, заплаканное; нос и глаза покраснели. А вокруг – густые светлые волосы, собранные в хвост и прихваченные заколкой на затылке. Больше он ничего не увидел.

Полицейский повторил вопрос, ответ на который уже получил от Алисы Вингер. Ута Франкенберг подтвердила слова подруги еле слышным голосом. Рудольф заговорил о прежних друзьях ее мужа. Женщина могла сказать только то, что говорил ей Франки. А он не любил об этом рассказывать. Один раз, когда она заговорила с ним о песне, которую он слушал каждый вечер и без которой будто бы не мог уснуть, он показал ей несколько фотографий и признался, что это была величайшая глупость в его жизни.

Имени «Кора» она от него ни разу не слышала. Но Франки никогда не бегал за юбками, в отличие от своих дружков. То, чем они оба занимались, часто отталкивало его, так он говорил. Девушки и кокаин. Кокаин и девушки. А однажды Франки сказал, что всегда ждал встречи с ней. Что она – его мечта, та самая женщина, которая нужна ему, чтобы исцелиться.

Ута Франкенберг говорила таким тоном, словно находилась под действием сильнодействующего успокоительного. Рудольф лишь кивал время от времени, несмотря на то что упоминание о фотографиях заставило его напрячься. «Поделикатнее, – подумал он. – Будьте с ней поделикатнее». Конечно!

– Госпожа Франкенберг, а эти старые фотографии, они еще у вас?

– Франки хотел их выбросить, но я уговорила его этого не делать. Они у меня… – Только что она сидела на диване, и вот поднялась, подошла к шкафу, наклонилась, вытащила ящик, извлекла оттуда альбом. – Возможно, они здесь.

Там их не было. В спальне был еще один альбом, но у Уты не было сил, чтобы идти туда. Алиса Вингер сделала это за нее. И вот Ута Франкенберг снова сидит на диване, альбом лежит у нее на коленях, и она впивается взглядом в фотографию размером с открытку. Франки! Погладив снимок кончиками пальцев, женщина расплакалась и перестала листать альбом.

Рудольф Гровиан старался быть терпеливым. Алиса Вингер забрала у подруги альбом, полистала его, вынула фотографию.

– Вы это имеете в виду?

Да, именно это! Полицейский облегченно вздохнул и почувствовал, что снова стал свободным. Ему не пришлось лгать, манипулировать, делать то, что всего час назад он предложил адвокату: «Если все ниточки оборвутся, мы превратим Франки в милого, но избалованного парня из хорошей семьи, который – если угодно, под воздействием алкоголя и кокаина – допустил, чтобы в августе пять лет тому назад его друзья изнасиловали девушку. Никто не сможет это доказать, но не сможет и опровергнуть, если мы будем придерживаться даты – шестнадцатое августа. Рука Франки к тому времени уже зажила. Прибегнем ко лжи. Я приведу вам свидетельницу, которая покажет под присягой, что видела, как шестнадцатого августа Кора Бендер садилась в автомобиль Георга Франкенберга. Уверен, что ее соседка окажет ей эту услугу, если мы гарантируем, что это останется без последствий. А пока вы втолкуете госпоже Бендер, что во время допроса она не должна проронить ни слова о Спасителе и кающейся Магдалине, равно как и о сутенере. Нам с вами нужна душещипательная история любви с грустным концом.

И именно так оно и было! Снимок был затемнен, но при желании и наличии описания кое-что можно было рассмотреть. Музыкальные инструменты в углу на возвышении. Двое мужчин. Тот, что на барабанах, – по всей видимости, Франки. Он поднял руки. Его лицо превратилось в размытое пятно. Второй был виден гораздо лучше. Он стоял за клавишными. Белокурый парень с мечтательным выражением лица. Невысокий, коренастый.

– Кто это?

Ута Франкенберг проследила за его вытянутой рукой.

– По всей видимости, Оттмар Деннер.

«Тигр», – подумал полицейский.

– Ваш муж никогда не говорил, какая кличка у Оттмара Деннера? Может быть, Тигр?

– Нет, никогда.

– А других прозвищ он не называл? Бёкки или Джонни Гитарист?

– Нет.

Жаль! Очень жаль!

– На этой фотографии только двое мужчин, госпожа Франкенберг. А где же третий? Ганс Бёккель?

Как где? За фотоаппаратом!

– Бюкклер, – машинально поправила она. – Не Бёккель, а Бюкклер. Пишется через «ю».

Винфрид Майльхофер пробормотал:

– Извините, наверное, я плохо запомнил.

– Но тут должна быть и фотография Ганса Бюкклера, – словно разговаривая сама с собой, сказала Ута Франкенберг.

Снова взяв альбом, она перевернула страницу, покачала головой. Перелистнула еще одну.

– Вот, – произнесла она, вынула фотографию из прозрачной пленки и протянула Рудольфу, одновременно коснувшись ладонью затылка и быстро качнув головой.

Рудольф Гровиан отметил сразу два обстоятельства. Во-первых, мужчина на фотографии… Описывая Джонни, Мелани Адигар изобразила его портрет. Белокурый Адонис. Он словно позировал греческим камнетесам, когда те ваяли статуи своих богов. А во-вторых, волосы, упавшие на спину Уте Франкенберг. Светлые, длинные, до бедер.