обнимаемся, обмениваемся благодарностями и прощаемся. Как только дверь закрывается, Хаксли поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что они тебе рассказали?

Издаю смешок и иду на кухню, где собираюсь убрать со стола.

– Боишься, что они сказали что-то, что отпугнет меня?

– Да.

– Чтобы отвадить меня от тебя, потребуется гораздо больше, чем история о выступлении с расстегнутой ширинкой.

Хаксли издает стон и прислоняется к стойке.

– Они не должны были этого говорить.

Смотрю на него.

– Тебе хотелось немного охладиться?

Его взгляд мог бы испепелить, и из-за этого я смеюсь еще громче.

– Впредь я запрещаю тебе разговаривать с ними.

– Какая жалость, – говорю я. – Ведь мы так хорошо поладили. – Поскольку раньше мы уже разобрались с едой, я просто засовываю посуду в посудомоечную машину, а затем поворачиваюсь к Хаксли. – Я бы с удовольствием пообщалась с ним подольше. По-моему, они крепко стоят на земле.

– Да, не сомневаюсь, что они тебе понравились. – Когда я закрываю посудомоечную машину, он подходит ко мне и берет меня за руку, притягивая к себе. – Повеселилась сегодня?

– Да. – Провожу рукой по его груди. – Но я хочу спросить тебя кое о чем.

– О чем же?

– Тот звонок…

– Лотти, это не такое уж и большое дело. – Он делает движение, чтобы отойти, но я останавливаю его.

– Для меня большое. Не уверена, что ты понимаешь, но благодаря тебе Джефф навсегда запомнит этот год. Он очень усердно работает над благоустройством двора, и это признание значит для него все. – Заставляю Хаксли посмотреть на меня. – Когда ты позвонил им?

– Почему это так важно?

– Потому что. Когда ты позвонил в комитет?

Он вздыхает.

– Не знаю, где-то четыре недели назад.

– Четыре недели назад? – потрясенно спрашиваю я. – То есть сразу после того, как мы познакомились?

Он трет шею.

– Да, наверное, примерно тогда. Но как я уже сказал, это не так уж важно.

– Вот тут ты ошибаешься. – Я подхожу к нему и беру его за щеку. – Хаксли, ты сделал это по доброте душевной, потому что знал, насколько это важно для другого человека. Не многие люди способны на такое.

– Не надо делать из мухи слона.

Замираю и наблюдаю за ним. Его движения суетливые. Он избегает моего взгляда.

– Ты не очень хорошо принимаешь комплименты, да?

– Не думаю, что стоит акцентировать внимание на том, что по большому счету было пустяком.

– Но это не пустяк, – возражаю я. – Совсем не пустяк. Ты сделал Джеффа, очень важного для меня человека, счастливым. Хаксли, благодаря тебе он навсегда запомнит этот год. Не могу передать, как я благодарна тебе за это.

Хаксли сжимает мои бедра и наклоняется вперед, целуя меня в макушку.

– Если ты счастлива, то и я тоже.

А затем берет меня за руку и ведет вверх по лестнице в свою спальню. Всю дорогу я думаю о том, как все изменилось, причем очень быстро. Мы прошли путь от оскорблений до нежелания отпускать друг друга. Келси была права – между любовью и ненавистью действительно существует тонкая грань, и мы перешли ее.

* * *

– Мне не по себе, – говорю я, пока мы ждем Дэйва и Элли. – Мы должны рассказать им.

Кажется, Хаксли так же неловко, как и мне.

– Я понимаю, но не знаю, как, черт подери, это сделать. Я до сих пор не заключил сделку, потому что он постоянно отменяет встречи.

Мы ждем у высокого кирпичного здания, где проходят занятия по уходу за новорожденными. Дэйв спросил, не хотим ли мы присоединиться к ним, и, конечно, Хаксли – все еще стремящийся завладеть имуществом Дэйва – ответил «да». Но теперь, когда мы здесь, выбор кажется неправильным, особенно учитывая, что теперь мы действительно вместе.

– Как думаешь, что бы он сделал, если бы узнал, что история с беременностью неправда?

– Не знаю, – отвечает Хаксли, оглядывая улицу. – Уверен, из-за вранья он не стал бы иметь со мной дело. И больше всего я боюсь, что новость станет известна окружающим, всем тем людям, с которыми я работаю. А это может привести к катастрофе.

– Да, вряд ли кто-то захочет вести с тобой дела после того, как ты за один день придумал и невесту и ребенка.

– Это точно не сулит мне ничего хорошего.

Толкаю его плечом.

– Знаю, я уже говорила, но поступок был довольно идиотским.

Он усмехается, притягивает меня ближе к себе и целует меня в макушку.

– Да, ты уже высказывала такое мнение.

– Эй, ребята, мы здесь, – слышим мы голос Дэйва позади нас. Оборачиваемся и видим Дэйва и Элли в джинсах и одинаковых белых рубашках на пуговицах. Обнявшись, они направляются к нам. Эти двое просто нечто.

Хаксли поднимает руку, машет им и тихо произносит:

– Обещаю, я найду способ все исправить. Давай просто переживем сегодняшний день.

– Хорошо. – Обнимаю его, а затем мы присоединяемся к Дэйву и Элли.

– Ого, ничего себе, выглядишь потрясающе. – Элли обнимает меня. – В этом платье ты просто светишься. – На всякий случай, чтобы не привлекать внимание к своей фигуре, я решила надеть свободное платье. – Дэйв, правда она светится?

– Так и есть, – говорит Дэйв с лукавой улыбкой. – Она выглядит как влюбленная женщина. – Я чуть не давлюсь собственной слюной.

Несколько раз кашляю, и Хаксли потирает мне спину.

– Все хорошо?

– Да, прости. – Кашляю снова. – Просто подавилась. – Беру себя в руки и улыбаюсь. – Ну что, мы идем? – Неловко указываю на дверь.

– Да, я так взволнована. Говорят, куклы на этих занятиях настолько реалистичные, что могут даже пописать на тебя. Правда волнительно?

Сохраняя самообладание, я отвечаю:

– О да. Очень рада такому сюрпризу. – Примерно так же, как была рада, когда ненастоящее грудное молоко брызнуло мне в лицо.

Дэйв и Элли заходят первыми, а Хаксли на секунду задерживается и трогает меня за руку.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Да, все отлично. А что? – Я натянуто улыбаюсь.

– Потому что ты ведешь себя странно.

– Правда? – спрашиваю я немного раздраженно. – Мне кажется, я веду себя как обычно.

Несколько минут Хаксли изучает меня, а затем тянется к двери и открывает ее, пропуская меня первой. Положив руку мне на талию, он проводит меня внутрь, где нас ждут Дэйв и Элли. Элли держит куклу-младенца:

– Нам дали ребенка. Его зовут Енох. Разве он не потрясающий?

Потрясающий? Это кукла.

Мне очень любопытно, к какому виду относится Элли, потому что она никак не может быть человеком. Даже близко. Она странная.

– Какой милый ребенок, – улыбаюсь я. – Очень… пластиковый.

Хаксли тянет меня за руку в сторону стойки регистрации. Он наклоняется к моему уху и веселым тоном спрашивает: