– Ты что? – удивился Крафт.

– Вам знакомо это имя? – спросил улан.

– Нет, я слышу его впервые, но… – Питер даже не знал, как описать свои ощущения. Это была смесь страха, боли, обиды и желания немедленно что-то предпринять. Но что и где?

– Я могу вам чем-нибудь помочь, господа? – спросил подошедший хозяин заведения.

– Нет, все в порядке, – ответил за всех Питер. – Просто мне нужно… выйти на воздух.

Оставив встревоженных его поведением товарищей, Питер вышел во двор, где готовились к ночлегу полсотни улан. Их лошади не поместились в конюшню и были привязаны вдоль забора. Там же, у забора, имея немного соломы, уланы сооружали место для ночевки, подсвечивая себе походными фонарями.

Обойдя гостиницу, Питер оказался рядом с амбаром и загонами для скота. Где-то вздыхала корова, повизгивая, устраивались на ночлег свиньи, сонно поквохтывали куры.

С севера подул прохладный ветер, принеся запах влажной земли. Питер уже забыл этот запах, на юге земля пахла иначе – резче и горше.

Как ни старался он отвлечься, но названное уланским офицером имя не давало ему покоя. В его звучании Питер чувствовал какое-то собственное участие, как будто в действительности был знаком с этим ужасным человеком.

– Что, Питер Фонтен, не спится тебе? – раздался знакомый голос Гильгума.

Питер обернулся. В обрамлении свечения синей мантии маг стоял всего в нескольких шагах от него и смотрел с усмешкой.

– Ты готов сказать мне, кто ты? – спросил Гильгум, и в его голосе прозвучала угроза.

– Не знаю, – честно ответил Питер.

– Хороший ответ. Но мне он не подходит. Я принял решение, мальчишка: либо ты сейчас под страхом смерти говоришь мне, кто ты, либо я разрежу тебя живого на множество маленьких лживых кусочков.

Последние слова Гильгум произнес, грохоча словно камнепад, и вырос до размеров дерева. Он показал свою открытую ладонь, и на глазах Питера из пальцев мага выросли длинные лезвия. Они заиграли голубоватым пламенем, по их острым кромкам побежали белые искры.

– Ну, что ты выбираеш-ш-шь? – прошипел Гильгум, поднимая свое ужасное оружие.

– Я выбираю бой, – ответил ему Питер и сам не узнал этого рокочущего баса. – Я выбираю бой, – повторил он, доставая меч и вырастая до уровня Гильгума. Его клинок загорелся огнем тысяч самоцветов, издавая треск и низкое гудение.

Реакция Гильгума на такое изменение была неожиданной.

– Ну вот еще! – произнес он и исчез.

Питер очнулся спустя минуту, стоя в трех шагах от нужника с обнаженным мечом в руке.

– Как я тут оказался? – произнес он вслух и огляделся. – Ах да, кажется, снова приходил Гильгум… А я, видимо, пытался его напугать?

Питер убрал меч в ножны.

– Очень глупо с моей стороны, когда до дома уже рукой подать…

Он вернулся во двор, где уже было совершенно темно и тихо, уланы спали у забора, их лошади дремали стоя, а единственное освещенное пятно было возле двери, над которой висел старый закопченный фонарь.

Питер толкнул дверь, вошел в зал и… остолбенел. За столом, напротив фон Криспа и Крафта, сидел уланский лейтенант, разрубленный до пояса. Собеседники не замечали его страшного состояния и продолжали о чем-то говорить с ним, задавать вопросы, однако он не отвечал и, залитый кровью, медленно сползал со стула.

Питер встряхнул головой, и наваждение исчезло. В зале все так же пахло сдобой, а на столе, в плетеной вазочке, высилась новая горка пирогов.

– О, Питер, ты где пропадал, прихватило, что ли? – спросил фон Крисп.

– Я вроде недолго… – ответил тот, возвращаясь на место.

– В сортире время течет медленнее, это я давно заметил, – философски изрек Крафт.

– Ладно, давайте не за столом, – вмешался капитан.

– А мне уже пора проверить солдат, – сказал лейтенант, поднимаясь. – Сколько я должен?

– О чем вы? – отмахнулся фон Крисп. – Угостить военного человека – честь для меня.

– Ну, тогда прощайте, завтра мы уйдем чуть свет.

– Удачи, лейтенант, – напутствовал офицера фон Крисп.

После ухода гостя они расплатились и отправились в свою комнату.

– А ты знаешь, Питер, мне нравится твоя родина, – признался капитан, когда они укладывались спать. – Какой-то в ней особенный колорит присутствует, взять хотя бы этого чудака-гостиньера. Запрещает пить в его заведении. С одной стороны – чушь, а с другой – принципы. Я таких людей уважаю, это тебе не потворщики пороков из Гринвальда: желаете кальян, хотите, чтобы девушка оленихой кричала, а может, хатиб предпочитает юношей? Тьфу, гадость какая!

Когда они уже улеглись и Питер задул фитиль в масляной лампе, Крафт вдруг сказал:

– А мне сегодня странное привиделось…

– Что значит странное? – спросил капитан.

– Я лейтенанта этого прямо за столом разрубленным увидел. Все, как он и говорил, от головы и до самого пояса. А кровищщи!

– Избавь нас от этих подробностей, я сейчас совершенно на другое настроен. Пусть лучше мне снова приснится, будто я женюсь на красавице, чем эти бесконечные битвы.

Однако Крафт не успокоился и через минуту спросил:

– Питер, а у тебя такое бывает?

– О чем ты? – спросил тот, хотя сразу понял вопрос Крафта.

– Видения у тебя бывают?

– Нет, – ответил Питер после паузы и повернулся на бок.

К конечной цели своего путешествия – городу Гудбургу – путешественники прибыли задолго до обеденного времени. Миновали последнюю рощу, и вон он, город, с обновленными стенами, восстановленным рвом и высоко надстроенными башнями, над которыми полоскались полотнища флагов – городского и императорского.

– Прямо как праздник, а, Питер? – произнес фон Крисп, любуюсь на город.

Питер не ответил, он только широко улыбался и покачивал головой, как будто не веря, что вернулся в родной город спустя столько времени и пройдя через многие испытания.

Было ясно, что все эти изменения на городской стене связаны с непрекращавшейся войной императора с Хиввой. То ли отцы города не верили в способность императора защитить их, то ли на то было специальное указание, но все указывало на то, что к возможности нападения в Гудбурге относились более чем серьезно.

Впрочем, даже столь неспокойные времена не изменили характер горожан, они, как и прежде, спозаранку отправлялись на дешевые рынки за крепостной стеной, чтобы купить товар оптом, а затем вернуться на центральный рынок для торговли с собственным барышом. Вот и сейчас приезжие из окрестных сел распродавали городским остатки товара и спешили в обратный путь. А горожане с ручными тележками вереницей шли к городским воротам.