Вторая пьеса, по поводу которой судился Толстой, – «Заговор императрицы», была им написана совместно с П.Е. Щеголевым. Она рассказывала о попытке Александры Федоровны, жены последнего русского императора, заключить в 1916/17 году сепаратный мир с Германией и передать корону наследнику. Причем, как утверждал Щеголев: «На 60 % действующие лица говорят собственными словами, словами их мемуаров, писем и др. документов». Пьесу ожидал весьма холодный прием критиков, которые писали, что она: «…не историческая хроника. Случайно, вырывая отдельные эпизоды, концентрируясь вокруг нетвердого факта (мечты царицы о единоличном царствовании были только мечтами и заговор не доказан), в отрыве от широкой и страшной картины войны, от истоков, породивших „распутиновщину“». Тем не менее пьеса стала популярной, многие театры охотно ставили ее (возможно, из-за эффектной сцены убийства Распутина). Она шла на шести сценах столицы, в том числе – на сцене Государственного академического Малого театра, в Большом драматическом театре в Ленинграде пьеса выдержала 173 представления. Тогда же, в 1925 году, ее поставили еще в двух ленинградских театрах – Василеостровском и Драмтеатре Госнардома.

В то же время Толстого обвинили в плагиате материала для пьесы и в продаже названной пьесы одновременно двум разным театрам для эксклюзивной постановки. Но эти процессы, как и отрицательные рецензии, не повлияли на успех «Заговора» у зрителей. К осени 1925 года пьеса шла уже в 13, а в 1926 году – в 14 городах России. Как видно из записи Шапориной, эти эпизоды ничему не научили Толстого, он продолжал руководствоваться пословицей «Не пойман – не вор». Вероятно, не случайно литератор Дмитрий Петрович Святополк-Мирский[88] отзывался о нашем герое так: «Самая выдающаяся черта личности А.Н. Толстого – удивительное сочетание огромных дарований с полным отсутствием мозгов».

История не очень значительная, но очень показательная. Она рисует нам совершенно беспринципного человека, не испытывающего никакого стыда или угрызений совести, а только страх разоблачения, и всегда готового повторить аферу в случае, если не этот раз он не попадется.

Можно ли доверять такому человеку? Называть его другом? Любить его? Или о человеке нельзя судить по одному его поступку, пусть даже некрасивому? Ведь любили же Алексея Николаевича его четыре жены? За что?

«Никита вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Сквозь морозные узоры на окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья светило солнце. Свет в комнате был снежно-белый. С умывальной чашки скользнул зайчик и дрожал на стене», – так начинается повесть Толстого «Детство Никиты». Никитой звали сына Алексея Николаевича и Натальи Васильевны Крандиевской-Толстой, родившегося в 1917 году в Москве. Но, конечно, в повести описано не его детство, а детские годы самого Алексея Николаевича. Никиту, совсем маленького, родителям пришлось увезти за границу в эмиграцию, он рос во Франции и в первые годы говорил буквально на «смеси французского с нижегородским», что, разумеется, очень огорчало его отца. И он пишет повесть, чтобы поделиться с сыном своим «русским детством».

Алексей родился 29 декабря 1882 (10 января 1883) в городе Николаевске Самарской губернии.

Мать будущего писателя – Александра Леонтьевна, в девичестве носила фамилию Тургенева. Но ее семья не была связана родством с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Зато декабрист Николай Александрович Тургенев – двоюродный брат ее деда Бориса Петровича.

Юрий Лотман рассказывает о семье Тургеневых в середине XIX века. «Семья Тургеневых – своего рода замечательная семья. Это была небогатая семья, но и не бедная. Но поскольку они были небогаты, они служили и всегда были связаны с государственными должностями. А поскольку это была семья образованная, талантливая, они занимали высокие должности. Поскольку это была семья людей с высокой совестью, с европейским кругозором, с широким умом, то это была семья либеральная, а некоторые ее участники были видными, организующими деятелями декабристского движения».

Николай Иванович еще в студенческие годы в Геттингене изучал политэкономию, написал работы о возможности и целесообразности отмены крепостного права в России. Во время войны с Наполеоном он был дипломатом в Пруссии и одновременно организовал тайное общество, которое позже объединилось с Союзом Благоденствия. Николай Иванович выступал за конституционную монархию, но допускал также возможность президентской республики. Главным для него была отмена в новом государстве крепостного рабства. Не случайно Пушкин писал в 10-й главе «Евгения Онегина»:

Николай Иванович не был на Сенатской площади в день восстания, и не только потому, что находился в то время за границей. Чем серьезнее и конкретнее становился заговор, тем больше охладевал к нему Николай. Тем не менее он был осужден заочно, отказался возвращаться в Россию, для того чтобы смиренно понести заслуженное наказание, и остался в Лондоне, затем жил в Париже. Единственный из четырех братьев дожил до 1861 года, когда наконец рухнуло крепостное право.

Старший брат Николая Ивановича – Александр Иванович Тургенев, также оставил свой след в истории русской литературы, хоть сам и не был литератором. Именно он уговорил семью Пушкина отдать будущего поэта в Императорский Царскосельский лицей (и мечтал, чтобы Пушкин продолжил обучение в Геттингенском университете), в 1837 году, только ему позволили сопровождать тело Пушкина в Святогорский монастырь. Между двумя этими событиями уместились многолетняя дружба с поэтом, и стихи, посвященные Александру Тургеневу Пушкиным. Именно в доме братьев Тургеневых Пушкин познакомится с будущими декабристами. Именно там, глядя в окно на Михайловский замок, он написал оду «Вольность».

Удивительно, но кажется, Алексей Николаевич редко вспоминал и напоминал другим о своем родстве с такими замечательными людьми.

Потомки Петра Петровича, в отличие от потомков Ивана Петровича, делали военную карьеру, может, не такую блестящую, как у кузенов, но тоже небезуспешную. Сам Петр Петрович Тургенев служил в армии в чине бригадира, прадед Алексея – Борис Петрович – старший адъютант Главного штаба и вышел в отставку полковником, дед Леонтий[90] Борисович после окончания Морского кадетского корпуса служил во флоте и вышел лейтенантом.