Вероятность того, что Андрей Андреич Козырьков как раз сейчас выбрал свободную минутку, чтобы завести себе персональную ячейку именно в этом банке, я заранее отметал как стремящуюся к нулю. Но и возможность буквального совпадения придуманных нами способов добраться до содержимого сейфа Нинель представлялась мне самое малое — мистической.

Я нервно поглядел на часы. Прошло пятнадцать минут, как я точно ошпаренный выскочил из банка. До закрытия оставалось столько же. А я все еще пребывал в ступоре: не понимал не только что делать, но даже что происходит. Ясно было одно: моя всего час назад прекрасная в своей стройности конструкция на глазах грозила рухнуть, погребя меня под обломками. Если диски попадут к «Фарусу», я не просто окажусь не нужен Вальке. Ведь я общался с погибшей Нинель, с убитым Ядовым, да с самим Поносом, наконец! Как носитель пусть неполной, но крайне чувствительной информации я стану вреден и ему, и оставшемуся с носом Деду Хабару. Господи, все тот же сон: если б не знать, если б не знать!

Я уже готов был начать истерически биться головой о пыльный борт укрывшей меня «газели». Но тут из дверей банка вышел человек, по голосу опознанный мною как Бульбочка, и ситуация вновь парадоксальным образом переменилась: это был не он. Уткнувшись от ветра в ладони, закуривал сигарету интеллигентного вида господин в элегантных золотых солнцезащитных очках с подстриженными усиками и аккуратной профессорской эспаньолкой.

Где-то я слышал, что слишком быстрый переход от глубокого отчаяния к бурной радости запросто может свернуть мозги набекрень. Но доктор Ядов убит, и посоветоваться не с кем. А было б надо: потому что еще через пару мгновений не осталось следа и от бурной радости. Прикурив, стоящий на пороге банка мужчина отнял руки от лица, и я увидел на нем нос-картошку. Тот ли самый, к исправлению которого, помнится, я приложил кое-какие усилия? Или не тот?

Меня стал пробирать озноб, словно в приступе лихорадки. Он или не он? Рост, общие габариты ― вроде сходится. Нос? Ну да, нос… Лицо ― круглое или не очень? Черт, мешают эти проклятые темные очки! Или для того и очки, чтоб мешать?

Но голос! Голос-то я узнал на сто процентов! Или не на сто? Почему же я тогда сомневаюсь? В очках, усах и бороде передо мной все-таки был он, Бульбочка. И этот маскарад только усложнял ответы на мои вопросы.

Все равно сейчас у меня уже не было времени над ними задумываться ― до закрытия банка оставались считаные минуты. Когда я влетел внутрь и явился пред пучеглазы очи крокодильши, ее и так милую мордашку слегка перекривило. Мысленно она была уже не на рабочем месте, а где-нибудь в своем милом родном болоте. Но я постарался даже не дать ей разинуть пасть.

― Понимаю, что закрываетесь, мне буквально на минуту! Еще серебришко принес! ― пропел я самым нежным из имеющихся в моем репертуаре бельканто, просовывая за стекло шоколадку «Вдохновение».

К моему удивлению, она не заглотила ее прямо вместе с оберткой и фольгой, а утащила своей цепкой лапкой куда-то под стойку. Но зато впервые со времени знакомства посмотрела на меня с некоторой благосклонностью. Воодушевленный, я доверительно поинтересовался:

― Сейчас на выходе столкнулся с товарищем… Ужасно похож на моего друга детства, Андрюшу Козырькова. А спросить неловко ― вдруг обознался?

Крокодила нехотя дотянулась до толстой папки, куда, видно, успела вложить контракт с Бульбочкой, откинула крышку. И с некоторым, как мне показалось, удовлетворением проскрежетала:

― Обознались…

А я, чуть не сломав шею, успел мазнуть глазами по первому листку. Читать вверх ногами я не умею, но успел заметить, что фамилия клиента начинается на «Д» ― то ли Дуров, то ли Дронов, отчество совсем не разобрал, зато вроде бы ясно разглядел имя ― Олег.

Черт знает что! Голос и нос от Козырькова А.А., а эспаньолка с очками ― от какого-то Дурова-Дронова! Обознался? Или все-таки он? Поглощенный этим гаданием, я нечувствительно спустился в подвал и очнулся только тогда, когда обнаружил, что меня оставили один на один с сейфом Нинель. Щелкнул за уползающей в караульное помещение крокодилой замок решетки. И почему-то именно в этот момент чаша весов однозначно склонилась в сторону Бульбочки: он! Просто потому, что не бывает в жизни таких совпадений. И сейчас мы узнаем, кто кого обставил в этой гонке с препятствиями.

Отгородившись спиной от скрытой камеры под потолком, я на нервной почве сумел вставить изготовленный Гвоздиком мастер-ключ только с третьей или четвертой попытки. Но когда моим дрожащим пальцам это наконец удалось, он вошел как по маслу и легко повернулся. Следом за ним с той же легкостью сделал свое дело ключик Нинель. Кровь колотилась в висках с таким звоном, что я боялся, как бы надзирательница за решеткой не заинтересовалась, что у меня тут опять громыхает. Открылась дверца сейфа. Внутри лежал большой бумажный пакет, крест-накрест перетянутый двумя канцелярскими резинками..

Я ― первый! Это была не просто волна адреналина, это было адреналиновое цунами. Я успел раньше! Вытянув пакет наружу, я ощупал его и взвесил на ладони: внутри было что-то твердое и тяжелое. Жесткие диски! У меня в руках то самое, что ищут Валька Понос и Дед Хабар!

И тут ― в который раз за последние полчаса! ― воодушевление схлынуло, сменившись тревогой.

Вот только что я радовался, как ребенок, приняв решение лишь заглянуть в этот чертов сейф, чтобы убедиться, что диски там. После чего менять свою жизнь и безопасность не на них, а на ключи. Но после явления на сцене Бульбочки этот план уже не казался столь безупречным. Моя монополия на депозитную ячейку Нинель могла рухнуть в любой момент. Вернув меня на прежние весьма незавидные позиции: без дисков я самое малое бесполезен. А скорее всего вреден ― учитывая, что имел к ним доступ.

Из-за решетки донеслось деликатное покашливание крокодилы ― словно тромбон пробовали перед началом концерта. Я бросил судорожный взгляд на часы: без одной минуты восемь. Решение надо было принимать немедленно.

Вариант оставить пакет, где лежал, отпал сам собой.

Оставались два других: сунуть его в свой сейф или забрать с собой. По большому счету разница невелика ― диски все равно побывали в моих руках. Тогда все-таки унести их и посмотреть, что там? Ведь в обоих случаях презумпция моей виновности ― моего знания все равно уже лежит на мне каиновой печатью. Смертным грехом, который не замолишь, не искупишь.

Странное все-таки существо гомо сапиенс. И ваш покорный представитель этого вида, в частности. Ну не идиотизм ли: почему-то умирать неизвестно за что показалось мне более глупым, чем подохнуть с гордым ощущением знания предмета!

Я запихнул пакет в сумку. А в голове, словно старую пластинку заело, вертелась одна и та же привязавшаяся дурацкая фраза: «Если б не знать, если б не знать!»

Бояться ― не страшно, учил меня мой дед. Страшно ― не бояться. Теперь, когда пакет Нинель оказался у меня, цена любой, даже самой ерундовой беспечности многократно возрастала. Надо было начинать бояться как никогда.